Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

— Палыч сказал: ну, ты, Илонка, даешь, у нас все же культурно-развлекательное заведение, а не бордель. А я… Слышала, наверное, на представлении, что мне эта старая ворона кричала?

— Не бери в голову, Илона… Знаешь, — Катя смотрела на собеседницу, — цирк этот ваш, как я погляжу, очень занятное местечко.

Она запомнила быстрый пристальный взгляд — Илона потянулась к пачке сигарет и вдруг бросила ее на стол.

— Знакомых нет, кто травкой выручить может? — спросила она вдруг.

— Нет, — Катя отвечала спокойно, чуть лениво.

Репортер и сотрудник милиции — две большие разницы. И кто-то на время ради пользы дела должен примолкнуть. — Тут, в Стрельне, я слыхала, вроде на ярмарке у бильярдной можно купить. Даже ночью.

Дорого, правда.

— Я ничего крепче не беру, не хочу. И таблетки — тоже муть, одна боль головная. Травка… Знаешь, иногда покуришь, и все тип-топ. И никаких житейских проблем. Так, значит, никаких нет ходов?

— Увы.

— А я-то думала, вы, газетчики, такие места наперечет знаете. — Илона разочарованно вздохнула.

Кате на миг показалось, что ради этой просьбы ее так радушно и пригласили скоротать бессонную ночь до первого экспресса.

" Начало светать. Летние ночи коротки. Серпик луны словно таял.

Ежась от утренней прохлады. Катя шла через цирковой двор к воротам. Ее ночная приятельница осталась на пороге вагончика. Они распрощались очень даже мило. Завернув за угол слоновника, Катя снова увидела в утреннем теплом тумане Романа Дыховичного. Болоньевая куртка его была измазана свежей глиной. А на асфальте перед ним на разложенных газетах лежала гора цветов — в основном георгинов, черных от земли, словно их выдрали с корнями. Дыховичный елозил по асфальту на коленях, заворачивая этот гигантский нелепый букет. На Катю он даже не поднял глаз.

Глава 20

«ЛЮТАЯ ТВАРЬ»

В восемь утра Колосов уже был в Стрельне — к нему должен был явиться Воробьев. Они заперлись с администратором в кабинете начальника ОВД и начали шаг за шагом прояснять цирковые дела. Весь предыдущий вечер Никита вместе со Свидерко потратил на разбор документации в офисе Консультантова. Строгий был офис и чинный. Тьма сотрудников — секретарши, менеджеры, юрисконсульты. Деловые интересы и контакты Клиники оказались весьма обширны. Помимо цирка, оздоровительного салона, ночного кабаре, ТОО по продаже пластмасс и копировального центра, в столице и других городах ему принадлежали магазины и склады, закупочные пункты цветных металлов, фабрика удобрений, сеть химчисток, оборудованных по последнему слову техники, пивзаводов и находившаяся на стадии реконструкции бумажная фабрика. Видно было, что Клиника все греб под себя, все, что могло когда-нибудь принести прибыль.

Администратор Воробьев о финансовой деятельности цирка поначалу говорил неохотно и уклончиво. Ранняя его встреча с начальником отдела убийств произошла по причине того, что в одиннадцать администратор уже должен был быть в Нижне-Мячниках на похоронах Ирины Петровой. На первые колосовские вопросы он пытался отговариваться неосведомленностью, то и дело ссылался на коммерческого директора Бромма, на собрание акционеров. Однако постепенно под настойчивым нажимом Колосова картина начала проясняться.

Фамилия «благодетеля», вложившего в цирк с подачи Севастьянова деньги, — Консультантов оказалась в конце концов Воробьеву очень даже знакомой.

Более того, как выяснилось, и сам Воробьев вместе с Консультантовым, Броммом и Севастьяновым оказался в числе держателей акций АО «Арена».

На вопросы о Разгуляеве администратор отвечал, что «на Валентине как раз и держится все наше предприятие». Поведал, что, вернувшись с зарубежных и весьма успешных гастролей, тот, мол, вложил большую часть заработанных средств в АО на паях с Броммом. Но как на грех это произошло перед «черным 17 августа», и в результате вложения сгорели, а планы рухнули. Цирк был близок к полному разорению, и если бы не предложение Севастьянова продать контрольный пакет акций в обмен на финансирование, то… На прямой вопрос Колосова о том, произошел ли между Севастьяновым и Разгуляевым конфликт на финансовой почве, Воробьев, всячески выгораживая артиста, все же вынужден был подтвердить: ну был, был! Более того, Разгуляева в его борьбе против заместителя администратора поддерживало большинство труппы. Как акционеры, артисты считали, что это не выход — искать «крышу» в лице богатого дельца на стороне, продавать ему контрольный пакет акций и из совладельцев цирка превращаться в наемный персонал. Нет, считали многие, лучше потуже затянуть пояса, сохранить «Арену», сохранить творческий коллектив, сохранить цирк. И быть может, в будущем, возрожденный их трудом, как Феникс из пепла, он вернет свою былую славу.

Воробьев категорически отрицал, но все же Колосов, еще поднажав, вырвал у него признание: когда в шапито стало известно о смерти Севастьянова, многие считали, что это дело рук Разгуляева. Но все опять же держали нейтралитет, а некоторые открыто сочувствовали дрессировщику. Потому что, во-первых, он был стержнем всей программы, на нем держалось общее благополучие, во-вторых, он был «свой», а в-третьих, как все считали, он бился не за свой карман, а болел душой за общее дело.

На подобное умозаключение Колосов лишь хмыкнул скептически. Дрессировщик, который и так его раздражал своей дерзостью и независимым видом, мало-помалу терял в его глазах ореол героя, превращаясь в холодного, расчетливого делягу.

Они проговорили с Воробьевым до половины одиннадцатого, затем администратор поспешно отбыл.

Колосов собрался сразу же после похорон ехать в шапито и забрать в отдел для допроса Разгуляева и жену Геворкяна, которую давно уже пора было допросить, но тут вдруг произошло одно неожиданное событие.

Оно-то и заставило начальника отдела убийств, да и многих сотрудников в Стрельне, кардинально поменять свои текущие планы.

— Никита Михайлович, можно вас на минуту, у меня дело срочное, — на пороге дежурной части Холосова остановил Андрей Воронов.

— А ты зачем в Стрельне?

— Я… На пару слов, Никита Михайлович, очень срочно!

— Некогда мне, позже, Андрей, — Колосов прислушался.

В дежурке начинался какой-то гвалт. Пульт и дежурного осаждали какие-то возбужденные гражданки и очкарик с портфелем. Речь вроде бы шла о том, что несколько жительниц Нижне-Мячникова обнаружили, что ночью кто-то похозяйничал в их палисадниках и дворах. И все, как истошно голосила одна заявительница, «решенные к первому сентября» цветы — астры и георгины, оказались варварски выдранными с грядок и клумб. Очкарик был из муниципальной службы озеленения и тоже пришел с заявлением: ночью, оказывается, кто-то выдрал и все цветы с городской клумбы перед Стрельненской мэрией.

— Никита Михайлович…

Воронов и не думал уходить. Вид у молодого лейтенантика был таинственный, встревоженный.

— Ну, что там у тебя еще стряслось?

— Сегодня потерпевшую хоронят в Нижне-Мячникове… — начал