Тайна царского фаворита - Елена Хорватова

В эту ночь я снова долго не могла уснуть, несмотря на всю свою усталость. Мне сегодня было о чем подумать, – такие факты для размышления судьба подбрасывает не каждый день. Впрочем, бессонница стала уже настолько привычной, что я не испытывала прежнего дискомфорта.

Когда же наконец дрема почти сморила меня, я вдруг услышала в коридоре осторожные шаги. Кто-то старался идти тихонечко, но мой слух теперь ловил каждый звук со столь изощренной мнительностью, что я сразу поняла – в коридоре кто-то есть. Самозваные призраки так и не оставили нас в покое! Прости меня, Господи, но придется открыть стрельбу!

Вытащив из-под подушки браунинг, я, тоже стараясь быть неслышной, чуть-чуть приоткрыла дверь своей спальни и выглянула наружу.

По коридору на цыпочках, со свечой в руке, шел мужчина… Я, может быть, и успела бы испугаться, посчитав его очередным призраком или налетчиком, и изготовилась бы стрелять либо молиться, но в этот момент узнала незнакомца. Это был Салтыков. У меня вырвался вздох облегчения.

Что ж, ничего удивительного, что, взяв нас под охрану и защиту, он обходит по ночам дом – вполне естественный поступок для каждого здравомыслящего человека. Вот только зачем он потащил с собой на обход бутылку вина, которую тщательно зажимает под мышкой? Вероятно, непонятные нам, простым смертным, фронтовые нравы… А впрочем, если пораскинуть умом, то как раз очень даже понятные!

Я решила подождать, пока он скроется, чтобы не скрипнуть лишний раз дверью и не дать Валентину понять, что за ним наблюдают. Это поставило бы и меня и его в весьма неловкое положение.

Тем временем штабс-капитан дошел до комнаты Анны, без стука, но соблюдая прежнюю осторожность и стараясь не шуметь, открыл дверь и скрылся за ней. Вскоре до меня донесся приглушенный смех, причем не только мужской, но и женский.

Ну что ж, пожалуй, и этого ночного визитера лучше посчитать за привидение. Как говорит няня, поблазнилось что-то… Да-да, именно так! Хотя я лично ничего не имею против привидений, способных заставить рассмеяться убитую горем женщину. Более того, в последнее время мне чудится, что в Ане снова можно разглядеть ту хорошенькую девочку, какой она прежде была, пока скорбь не овладела всем ее существом. Если это влияние некоторых призраков, то честь им и хвала.

Надеюсь только, к слову о призраках, что покойный поручик Чигарев не явится сегодня в Привольном, как Каменный гость в доме донны Анны, и не обратится к штабс-капитану со словами: «Дай руку мне!»…

Наутро я собралась в Гиреево – сегодня, пожалуй, как никогда, Анне самой по силам пообщаться со своими духами, и моя помощь будет тут просто лишней.

Но прежде, чем погрузиться в повседневные заботы лечебницы, нужно зайти в гости к старушке Сычихе, ведь не зря же она меня звала. Интересно, что за словцо она собирается мне шепнуть? Перенести визит в сторожку на вечер и уехать в Гиреево, так ничего и не узнав, было просто невозможно. Ей-богу, я не дождалась бы вечера, скончавшись от любопытства на руках гиреевских сиделок…

Направляясь через парк в сторожку, я столкнулась в аллее с Салтыковым, пребывавшем в какой-то необъяснимой обстоятельствами сонной задумчивости. Впрочем, при виде меня он несколько оживился, но само его оживление показалось мне мрачным.

– Леночка, скажи мне, только честно, положа руку на сердце – ты не находишь мое поведение величайшей глупостью? – тоскливо вопросил он.

Валентин не объяснил, что именно он подразумевает под словом глупость, но долгих объяснений и не требовалось.

– А сам ты разве так не думаешь? – слегка подначила его я, чтобы сделать более разговорчивым.

– Я, – Валентин слегка замялся, – я… боюсь, что именно так и думаю. Но ничего не могу с собой поделать. Анна… Она мне так дорога… А я был столь эгоистичен, что… Черт, как же трудно об этом говорить.

– Знаешь, если уж речь зашла об Анне, – я поняла, что и мне почему-то стало трудно говорить, но все же пыталась найти слова. – Эта юная дама за всю свою жизнь ни разу не сделала глупости, всегда была слишком добродетельна и разумна, и, может быть, ей как раз стоило бы сделать хоть что-нибудь в этом роде. Глупости так украшают жизнь! А от тебя зависит, чтобы ваши глупости не оказались для Ани непоправимо горькими, но, насколько я тебя знаю, этого ты никогда не допустишь.

После таких душеспасительных слов, посчитав возложенную на меня миссию резонера исчерпанной, я сочла себя вправе удалиться.

Теперь все мои помыслы сосредоточились на парковой сторожке. Идти мне осталось буквально два шага, а я все еще ломала голову над тем, как же обращаться к старой знахарке, переступив порог ее домика.

Прозвище Сычиха я посчитала слишком грубым и оскорбительным, называть просто по имени особу, годящуюся мне чуть ли не в бабушки, тоже неучтиво, отчество Меланьи было мне неведомо. А обращение типа сударыня или мадам применительно к деревенской ворожее было бы просто странно…

Решив по возможности обойтись без всяких обращений, а в крайнем случае поименовать знахарку тетушкой (слово бабушка подчеркнуло бы ее возраст и могло обидеть), я постучалась в дверь сторожки.

– Входи, открыто, – донесся до меня бодрый голос Меланьи. Я переступила порог.

Как и все усадебные строения, сторожка, возведенная по европейским архитектурным канонам, ничем не напоминала обычную деревенскую избу не только снаружи, но и внутри. Небольшие, но изящные оконца и очаг, сложенный во французском стиле из грубых камней и украшенный непременными чугунными завитушками, делали домик похожим на жилище зажиточных пейзан где-нибудь в долине Марны или Луары. Вся обстановка явно попала сюда из барского дома и претендовала даже на некоторую роскошь.

(Особенно если учесть, что в графском имении, долго простоявшем без хозяйского присмотра, мебель рассохлась, пропиталась пылью, повыцвела, и лак на ней потускнел и облупился. А здесь все было хорошо обихожено, и каждый комод сверкал блеском навощенных боков и латунных ручек и являл полный контраст с запустением в господских покоях.)

Под окнами тянулась вдоль стены резная деревянная скамья из дуба, своим благородством явно выдававшая заграничное происхождение, на кухонной полке теснились надраенные медные кастрюльки и стояли тарелки из хорошего фарфора с золотыми монограммами, а полку над очагом украшали саксонские блюда с характерным кобальтовым орнаментом. Да уж, хозяева усадьбы старую Меланью баловали, ничего не скажешь…