Безмолвные лица - Дмитрий Владимирович Ковальски

Наконец он поднял наполненные тьмой глаза к каменному потолку и заговорил не своим голосом:

– Три сотни душ за три души твоих детей. – Фраза эхом разлетелась по замку и осела в тенях.

– Три сотни душ за три души моих детей, – хриплым голосом повторил Густав.

С пустым безвольным лицом он подтянул к себе тело Эдит. Подняв с пола кинжал, он всадил его ей между лопаток и провел лезвием до поясницы. Затем погрузил в ее туловище руки и вытащил ее позвоночник.

Несколько часов он орудовал ножом, превращая человеческие кости в подобие музыкального инструмента. Закончив, он прислонил дурно пахнущий позвонок к своим губам и подул. Пространство наполнилось грустной мелодией. В тот же миг темнота отступила, возвращая Густава Форсберга в реальный мир.

– Три сотни душ за три души твоих детей, – на прощание прошептала ночь.

Только сейчас он понял, что совершил ужасный поступок. Эдит все еще сверлила его помутневшими глазами, шепча проклятия в его адрес. Густав должен отдать чужие души, чтобы спасти своих детей. Не на такой обмен он рассчитывал. Он был готов расплатиться своим здоровьем. Но не чужим.

В порыве гнева он готов был отдать весь мир, но теперь, когда эмоции отступили, осознал, что не в силах так поступить. Он отбросил костяную флейту, но она снова оказалась в его руках.

Тогда он встал, желая покинуть круг, но почувствовал, как в затылок, плечи, бедра вонзаются тяжелые крюки. Казалось, что они разорвали его плоть и раздробили кости. Затем, словно на цепях, он поднялся в воздух, болтаясь, как марионетка. Против своей воли он поднес инструмент к губам и начал играть.

Ворота в замок Форсберг открылись, и каждый, кого одолевала хворь, мог прийти и получить избавление. Густав решил, что откупится лишь больными, их дни и так сочтены. Но даже такая жертва терзала его сердце.

Каждый день в течение месяца он страдал о совершенном. Днем он проводил все свое время в компании младшего сына, который удивительным образом с каждой новой душой шел на поправку.

Ночью же Густав играл до кровавых мозолей, заманивая в свои сети новых людей. Каждый раз нити, что тянулись к теням в потолке, все сильнее впивались в его душу. Иногда ему чудилось, что тело отвергает ее. Ведь оно навечно обречено играть по чужой воле.

Он пытался свести счеты с жизнью, но даже висельная петля не смогла избавить его от проклятия. Пока в одну ночь пламя не поглотило его.

8

После того как Август поделился со всеми своими догадками по поводу участия Магнуса в похищении детей, наступило несколько минут тишины. Каждый из собравшихся размышлял над тем, что услышал, стараясь найти в словах некий скрытый смысл, который мог бы оправдать господина Хокана или, наоборот, подтвердить его вину. Все понимали, что это решение все изменит, каким бы оно ни получилось, оно несет в себе тяжелые последствия. После долгих минут, которые казались вечностью, присутствующие одновременно пришли к выводу – Магнус враг.

– Может, вы скажете, где его искать? – с надеждой спросил Карл.

Не отрываясь от размышлений, Август задумчиво произнес:

– Я могу назвать вам место, которое бы отлично подходило для укрытия, но я не знаю, где такое место может быть в Гримсвике.

– Мы здесь выросли и, думаю, сможем с этим помочь, – сказал Олаф.

– Хорошо, – бодро сказал Август.

Перед ним возник тот странный музыкальный инструмент, что без конца излучал тихую мелодию, покуда не стихал ветер.

– Место должно быть удалено от города и тем более от руин замка, ведь каждый станет искать именно там. Но при этом должно быть в доступности, чтобы каждую ночь можно было навещать детей в их домах.

На этих словах по женским спинам пробежали мурашки.

– Но самое главное, – Август посмотрел в окно, где ветер гонял в воздухе мерзлые листья, – должен постоянно дуть ветер.

– Таких мест сотня.

Карл скрыл разочарование, утопив лицо в ладонях.

– Есть такое место, – сказал полицейский Хансен. – Говорят, там даже летом идет снег и ветер дует без конца, сразу со всех сторон. Я бывал там подростком и скажу, что в этих словах ни грамма вранья.

– Йотунская расщелина, – согласилась Ингрид. – Она на как раз за замком на севере. Там, где начинаются горы. Правда, я там никогда не была, ибо дорога туда идет через болота.

– В самом деле, – Карл морщился и тер виски, – я совсем забыл об этом месте. Голова последние дни совсем не соображает.

– Вам следует бросить дурную привычку во всем полагаться на опиум, – заключил Август, затем повернулся к полицейскому: – Вы помните туда дорогу?

– Думаю, да, – сказал он, затем снова его лицо стало серым. – Что, если мы придем туда и снова оцепенеем, как ночью?

Воспоминания волной нахлынули на собравшихся. Каждый представил, что будет, если они не смогут помочь детям. Встанут как вкопанные и будут следить за тем, как нечто поглощает их души, оставляя пустые оболочки.

– Вы это верно заметили, – сказал Август, – но я думаю, что решение есть. Правда, я в нем не уверен.

Часом позже люди собрались на городской площади, многие из родителей с невероятным воодушевлением встретили речь Августа Моргана. Слова доктора внушали им надежду, а поддержка совета наделила того дополнительной властью. В воздухе витала уверенность, что есть шанс вернуть детей из лап проклятия.

Местные жители, вооружившись ружьями, факелами и лурами, шагали через лес. Луры издавали глубокий протяжный звук, словно низкий рокот, который эхом прокатывался между деревьями, завывая в унисон ветру. Август надеялся, что этот звук поможет заглушить гипнотическое влияние флейты. Хотя и не верил в это до конца. По рекомендации доктора Моргана, люди запихали в уши кусочки овечьей шерсти или вату, отчего в разговоре без конца друг друга переспрашивали.

Вел колонну полицейский Хансен. Ему с трудом удавалось хмурить брови так, чтобы скрыть страх и неуверенность. Даже крепко сжав рукоять дубинки – раньше этот жест внушал спокойствие, – Лейф не избавился от тревоги.

Зима медленно пробиралась в лес, окрашивая ветви в тонкий слой инея. Вечер уже нес в себе ее ледяное дыхание. Каждый выдох людей превращался в облачко пара, мгновенно тающее в темноте. Под ногами едва слышно хрустели лужи, покрытые коркой замерзшей воды. Холод пробирал людей до костей, и было не ясно, отчего же дрожат людские руки: от холода или их пугает неизвестность, что ждет впереди.

– Господин Морган, – Олаф нагнал Августа. Он тяжело дышал и придерживал рукой поясницу.

– Что случилось?

– Я хотел принести вам