Неупокоенные - Альбина Равилевна Нурисламова

из которой уходили вглубь три коридора. Сеня крикнул, что здесь целый лабиринт, и голос его прозвучал тонко, взметнулся ввысь. Мне хотелось одернуть его, сказать, чтобы не кричал, потому что оно может услышать. Что за оно, я, конечно, не знал, но возникшее несколько дней назад ощущение, что подвал обитаем, сейчас многократно усилилось.

– Идем направо, – решил Сеня, и мы пошли.

Коридор был длинный, с низким потолком, настоящий лаз, справа и слева – комнаты. Одни пустые, в других стояли ящики, валялся разный хлам.

– Надо прийти еще раз и осмотреть ящики повнимательнее, – сказал Сеня, и я согласился, хотя единственное, чего мне хотелось, – выбраться отсюда и никогда не возвращаться.

Сеня опасности не ощущал, бодро ходил из комнаты в комнату, отпускал шуточки, пинал ящики и кучи мусора, строил планы, сколько интересного и ценного мы вытащим из подвала, когда придем в следующий раз.

Мы уходили все дальше от квадратного зала, провели в подвале не менее десяти минут, когда я услыхал звуки. Замер, прислушиваясь, Сеня тоже умолк. Шаги, шуршание, топоток, покашливание, сдавленный смех.

– Наши? – прошептал Сеня.

Но мы оба знали, что это не так. У ребят не было фонарика, а спускаться в темноту без него никто из приятелей не рискнул бы. Звуки стихли.

– Показалось, – чуть громче сказал Сеня. – Эхо, наверное.

– Пошли наверх, – твердо проговорил я.

– Ты чего, мы же не все осмотрели, – возмутился Сеня, и я в отчаянии подумал, что мне его нипочём не уговорить, он упрямый, и одному не уйти, друга ведь не бросишь.

Сеня вышел в коридор из комнаты, где мы были, устремился в следующее помещение. Я плелся за ним, проклиная все на свете. Сеня посветил фонарем, и белый луч вырвал из тьмы фигуру.

Высокий человек в длиннополой одежде стоял в углу. Нет, не стоял, висел – ноги его не касались пола! Сеня завопил, а у меня язык к гортани прилип, ни звука не мог выдавить. Закричав, Сеня взмахнул руками, и луч фонаря переместился, а когда друг опять осветил тот угол, где стоял незнакомец, там никого не было. Зато на полу лежала груда тряпья.

Комната была пуста. Мы постепенно приходили в себя, и Сене неловко было за свой испуганный крик (я промолчал отнюдь не из-за храбрости, но он-то этого не знал).

– Тень просто. Ничего страшного, – угрюмо буркнул друг.

Развернулся и пошел прочь, но в тот последний миг, когда свет скользнул по тряпкам, лежащим на полу, я увидел, что гора тряпья пошевелилась. Там было что-то живое, и я ни на секунду не подумал, что это крысы. Больше всего оно напоминало присевшего на корточки человека.

Это стало последней каплей. Я представил себе, как некое существо висело под потолком, а потом бесшумно опустилось вниз, свернулось клубком, чтобы усыпить нашу бдительность и схватить. Оно играло с нами, наслаждалось нашим смятением, страхом! Я схватил Сеню за руку и твердо сказал:

– Хорош! Мы идем наверх. Мне здесь не нравится.

Сене тоже перестало нравиться, хотя он и хорохорился. Если бы не его испуганный крик, он сам предложил бы уйти, но опасался, что я посмеюсь над его страхом. А раз я сам предлагал, то он мог согласиться без ущерба для своей гордости. И сделал это с облегчением.

Мы пошли в зал с лестницей. Меня мучил страх, что мы заблудимся, но, когда увидели крошечный квадратик света, льющегося из двери, я поверил, что все обойдется. Мы побежали вперед, луч фонаря метался, касаясь стен и пола, и Сеня весело говорил, что ребята очумеют, когда услышат наш рассказ.

Вот и лестница. Подойдя к ней, я услышал позади шорох. Недавно мы слыхали его, списали на эхо, но теперь я понял: так шелестит край длинных одежд, касаясь пола.

«Оно за моей спиной, идет за нами!» – в панике подумал я.

Сеня уже поднимался по лестнице, и я рванул за ним. Еще немного, еще чуть-чуть! Мы видели лица друзей, слышали их голоса и смех, а потом…

– Дедушка, что потом? – спросил Митя, поскольку рассказ старика прервался, дед умолк и нахмурился.

– Дверь захлопнулась. Мы решили, ребята над нами подшучивают. В два счета добрались до маленькой площадки перед дверью, стали стучать, требовали, чтобы нас выпустили. Дверь была тяжелая, дубовая, наверное, еще и металлом обитая, никак ее не открыть. Ребята кричали снаружи, но мы не могли разобрать слов.

– Что за шутки! – орали мы. – Выпустите!

Никто не открывал. Закрыто было наглухо. Прижавшись друг к другу, согнувшись (в полный рост не встать), мы с другом бились в проклятую дверь, а потом услышали, что кто-то поднимается по ступенькам. Не сговариваясь, обернулись и стояли теперь спиной к двери.

– Кто там? – выкрикнул Сеня.

Ответом были шаги, шуршание, шепот.

– Убирайся! – снова громко сказал Сеня, и я восхитился его смелостью.

Мой друг вскинул фонарь, как шпагу и…

Существо стояло перед нами. Черный плащ или что-то подобное. Белое лицо. Я не запомнил больше ничего, а может, память блокирует воспоминание. Но я знаю: мне не показалось. Тварь была там, стояла в двух шагах.

Все случилось быстро. Руки существа, подобно змеям, выпростались из складок черных одежд и метнулись к моему другу. Только что он стоял возле меня – и вот уже крик его тает в темноте. Нечто утащило Сеню во мрак молниеносным рывком, и фонарь, выпавший из его ладони, ударился о пол где-то под лестницей. А дверь за моей спиной открылась.

Митя ахнул, но дедушка не обратил внимания, не заметил. Он был в том далеком дне, погружен в события более чем шестидесятилетней давности.

– Ребята клялись и божились, что не закрывали дверь, она захлопнулась сама. Они пытались отворить, слышали наши с Сеней мольбы, но не могли ничем помочь. Открылась дверь тоже сама по себе.

Милиция приехала, карета скорой помощи, хотя спасти Сеню было невозможно: он сломал шею, упав с лестницы. Все решили, что произошел несчастный случай. Дверь заклинило, бывает такое! Мы с Сеней растерялись в темноте, испугались, Сеня оступился и упал.

Только я знал, что видел. Сеня не оступился, нечто убило его, утащило во мрак ледяными руками. И те люди, что умирали в доме (пьяницы, драчуны, случайные прохожие), стали жертвами твари из подвала, кем бы она ни была.

Я не говорил об этом никому. Кто поверит мальчишке, на глазах которого погиб лучший друг? Все решили бы, что я помешался от горя.

Больше я не ходил на пустырь, не бывал в Собачьем углу, не приближался к нему. Впрочем, скоро Собачьего угла и не