Спешащие во тьму. Урд и другие безлюдья - Адам Нэвилл

«Дни наших жизней», пожалуй, самая странная история в этом сборнике. Затравка и тема рассказа якобы должны были строиться вокруг потерявшейся посылки, которая была возвращена отправителю. Но она вернулась не по тому адресу и была открыта рассказчиком.

Мне же мою посылку и затравку прислал писатель и редактор Конрад Уильямс. Он собирал антологию под названием «Мертвые письма» для издательства Titan Books, и приглашенные авторы должны были написать тематический рассказ о реальном предмете из «потерявшейся» посылки, отправленной им Конрадом. Угадайте, что я получил?

Это были женские наручные часики: дешевые, потертые, потускневшие и не работающие. В чем-то они напомнили мне хоррор, присущий именно моей стране.

Этот рассказ также основывался на исследовании, которое я провел для своего романа «Никто не уйдет живым». В той истории я изучал внутренние ужасы Великобритании, обычные страхи, исходящие от обычных предметов и обычных людей. Избегая традиционных призраков, легенд, готики и исторических мест с привидениями, я хотел попробовать усовершенствовать и выделить то, что находил в своей стране гротескным, удручающе обыденным и непреднамеренно мрачным. По сюжету обычные люди, обитающие в ничем не примечательной обстановке, переживают необычные события. Данный рассказ являлся продолжением того эстетического замысла.

Это также история неблагополучных отношений, в которых два ненавидящих друг друга человека удерживаются вместе какой-то странной, невыразимой силой. Насилие в семье – бич нашего времени, но я хотел изменить привычные роли и сделать женщину садисткой, тираном и агрессором, а фигуру мужчины, наоборот, причудливо уменьшить, превратив в нечто вроде затравленного слуги. Его сексуальная ориентация тоже извратилась, и женское доминирование стало для него фетишем.

Проработав одиннадцать лет редактором эротической прозы, я уже перестал удивляться тому, насколько изощренными и извращенными могут быть сексуальные фантазии. Как ни странно, большая (и лучшая) часть художественной литературы, представляемая мне писателями-мужчинами, демонстрировала фиксацию на унижении мужчин на фоне расширения прав и возможностей женщин. Ясно, что в этой истории своеобразный след оставила моя прежняя редакторская роль. Это еще один случай, когда я исследовал компрессированный драматизм и напряженность в плохих отношениях, из которых не могут вырваться оба сожителя. Уверен, что все мы бывали в подобном положении.

Как и в романе «Никто не уйдет живым», здесь тоже присутствуют отголоски историй о парочках-убийцах. Партнеры, связанные странными узами, вступают в жуткий сговор и в итоге преследуют и уничтожают уязвимых аутсайдеров, обманом втянутых в их среду. На примере Брейди и Хиндли[16], Уэстов[17] и других мы имеем общество, которое время от времени как будто производит особую форму гротескного и отвратительного человеческого поведения. Эти деяния происходят в домашней обстановке и организуются парами или даже целыми семьями. Поэтому содержательным мотивом и темой как романа, так и этого рассказа было противопоставление обыденности и порока. Я нахожу данную идею странно волнующей и при этом ужасающей. Не думаю, что жанр пострадал бы, если бы в британском хорроре было меньше вампиров, оборотней и им подобных, а больше, наоборот, «домашних» ужасов. Писателю не пришлось бы далеко ходить за материалом.

Также в этой истории впервые, хотя и не в последний раз, фигурирует таинственное «Движение», жуткая оккультная организация, замаскированная под нечто банальное и повседневное. Я нахожу их членов повсюду…

Эллен Датлоу издала этот рассказ в девятом томе своей антологии «Лучший хоррор года».

«Гиппокампус» – еще одна история с необычным подходом: в ней нет действующих персонажей. Помню, как один поэт на моем курсе писательского мастерства сочинил начало рассказа, который должен был стать чистым описанием пейзажа и некоего места посреди него. Я так и не прочитал конец истории и не уверен, что автор закончил его. Но меня заинтриговала идея создать хоррор без действующих персонажей, где выстраивается взаимосвязь между читателем и анонимным рассказчиком, при этом последний имитирует блуждающую камеру.

Этот плутающий взгляд, по сути, демонстрирует читателю что-то вроде найденной видеопленки: кадры места, в котором произошло нечто ужасное. Читателю этот кошмар достался лишь в виде последствий и улик. Он становится свидетелем на месте преступления; все страшное случилось еще до начала рассказа. Получается история, которую только читатель может мысленно собрать воедино. Поэтому вместо того, чтобы использовать персонажей как средство по умолчанию, я просто показывал читателю необработанные кадры съемки, без каких-либо компромиссов.

Я обнаружил, что такая форма подходит для рассказа, не превышающего две тысячи слов, поэтому выбрал местом действия огромный, но заброшенный контейнеровоз. С наших берегов и прибрежных троп я наблюдаю, как эти левиафаны постоянно пересекают горизонт по пути в Плимут. Несмотря на их размеры, у них небольшой экипаж. Как локация для ужастика, с фоном в виде моря и побережья, контейнеровоз был как нельзя кстати. Эллен Датлоу перепечатала эту историю в восьмом томе своей антологии «Лучший хоррор года».

«Призови имя» – еще один рассказ, который нашел свое отражение в романе, написанном примерно в то же время. Когда я работал над «Пропавшей дочерью», то провел обширное исследование. Большая часть материала, переработанного мной для создания книги, ушла на информационное наполнение истории. Многое я вообще не использовал, но мои труды не пропали напрасно. Некоторые фрагменты и даже одну сцену, в которой Красный Отче смотрит новости по телевизору, я спас для этого рассказа – самого длинного в моей библиографии.

Эта вторая из четырех трибьют-историй, вошедших в этот сборник, что свидетельствует о том, насколько популярными в последние годы стали подобные антологии. «Призови имя» – мой первый откровенно лавкрафтианский рассказ и первый, написанный для антологии, посвященной лавкрафтианской мифологии.

Несмотря на то что след этого великого автора проявляется в моих книгах лишь по духу, в попытках вызвать чувство космического ужаса и благоговения (как в «Ритуале») или в архитектуре некоторых произведений (таких, как «Номер 16» и «Судные дни»), я всегда говорил о том, что Лавкрафт оказал на меня значительное влияние. Подростком я жадно поглощал всё лавкрафтианское, до чего мог дотянуться своими ручонками. Поэтому, когда Аарон Дж. Френч спросил, не хочу ли я написать мифологическую историю для его антологии «Боги Лавкрафта», я подумал, что пришло время попытаться более прямо интерпретировать лавкрафтовский космический ужас.

Мне предложили выбрать из списка его божеств то, которое легло бы в основу рассказа. Сначала я выбрал Дагона, но с ним опоздал. Поскольку я живу у моря, мне хотелось взять себе водное божество, и, как ни странно, тогда никто еще не добрался до самого легендарного из творений Лавкрафта – Ктулху. Мне казалось, что за него будет драка.