Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

И они снова через пару минут очутились в Андроньевском проезде, выйдя из Безымянного. Ничто тут уже не напоминало о ночной трагедии. Сошедший с рельсов трамвай «двадцатку» утащила на буксире аварийная служба. Лужи наполовину просохли, палых листьев на асфальте возле чахлой рощицы, где пряталась часовня, вроде стало больше.

– Ни одной машины, – констатировала Катя, пока они шли в направлении Волочаевской улицы, нырнули под арку моста. – И трамваев нет.

– Говорю же – мертвая зона какая-то. Это, наверное, единственное место в городе. – Лужков оглянулся назад, на монастырскую стену. – Мельников мог сколько угодно на путях лежать, никто бы его не заметил.

– Вы думаете, его убили, размозжив голову, а затем бросили на пути, чтобы все выглядело как авария? – спросила Катя.

– Возможно. Ему, кроме того, все яйца отбили. – Лужков глянул на Мещерского. – Однако на драку это не похоже. Анализ на частицы и ДНК пролетает из-за дождя полностью. Поэтому мы из экспертиз не узнаем больше ничего. Кажется, пришли. Вот первая от моста многоэтажка, вон шлагбаум.

Серый многоквартирный дом имел узкий, как кишка, двор. И в нем Лужков почти сразу нашел машину Мельникова – он записал ее приметы со слов Ларионова.

Серебристый «Форд Эксплорер», тюнингованный. И первые цифры номера те же, что Ларионов назвал, он их только и помнит. Лужков оглядел машину, подергал двери.

«Форд» Мельникова стоял во дворе напротив подъезда.

– Вот сюда он по идее и шел ночью, к машине, – сказал Лужков. – Вопрос в том, где он был. В пабе все это время зависал? Виктор Ларионов, по его словам, расстался с ним около девяти. Трамвай на труп наехал в половине двенадцатого. При этом, по заключению эксперта, Мельников был на это время уже мертв минимум минут тридцать-сорок. Остается узнать, как он провел полтора часа до своей смерти.

Они тем же путем вернулись в Безымянный переулок. И опять Катя не увидела в Андроньевском проезде проезжающих машин. Трамвай, правда, проскрипел, взбираясь на холм.

Возле кирпичного дома в переулке Лужков сверился с блокнотом, затем дернул ручку двери подъезда, но она была заперта. Он набрал код.

– Полезно читать домовые паспорта и записки сумасшедшего на полях, – хмыкнул он. – Предшественник мой – участковый Титов – знал все коды всех подъездов на участке. Солидный оперативный багаж. Прошу.

Когда они входили в лифт, Катя решила, что Лужков для начала ведет их не в квартиру Алисы Астаховой, а туда, где проживает ее тетка…

– Тетка Алисы требовала, чтобы мы замуровали склеп в цехе и не трогали тех, кто там лежит, – сказала она машинально. – Пророчила беду. И вот – пожалуйста, красавца-мужчину бизнесмена убили. Да еще и, как вы выразились, разбили ему яйца. Смерть не заставила себя ждать.

– Это к чему ты говоришь? – спросил Мещерский.

– Так, заметки на полях, как у неведомого нам участкового Титова. Оперативный багаж.

Лифт остановился на втором этаже. И Лужков уверенно направился к дверям квартиры. Позвонил.

– Кто там? – раздался старческий голос.

И Катя поняла, что они снова пришли не к Алисе Астаховой, а к…

– Тамара Николаевна, это лейтенант Лужков, ваш участковый, откройте, пожалуйста.

Дверь приоткрылась на цепочку. Затем закрылась. Что-то там проскрежетало. Их увидели, признали. И, возможно, испугались.

Но нет, дверь открылась. На пороге – мать Елизаветы Апостоловой в фартуке, с мокрыми руками. Из квартиры – тяжелый дух, и чего там только не намешано: средство для ароматизации туалетов, подгорелые котлеты, пыль.

– Ваша Лиза дома? – спросил Лужков.

– Дома, а где же ей быть?

– А вчера ночью?

– Что ночью?

– Ночью она из дома не сбегала?

– Нет, что вы!

– Точно?

– Мы рано легли спать. Я ей столько лекарств дала – сами понимаете, после того случая. Это все осень, – затараторила старушка. – Я слежу за ней. Она поздно сегодня проснулась.

– Позовите ее, – попросил Лужков.

– Лиза, Лизочек!

Лиза бесшумно появилась в коридоре. Катя поразилась, как эта толстая массивная женщина так бесшумно передвигается – точно призрак. Она загородила всем своим толстым телом узкий коридор. И снова глядела на них без всякого выражения.

– Лиза, добрый день, – поздоровался Лужков.

Никакой реакции.

– Ладно, возможно, позже у меня к вам появятся вопросы, – сказал Лужков. – Мы еще зайдем.

Мать Лизы закрыла за ними дверь. Лужков снова сверился с блокнотом, и они на лифте поднялись на пятый этаж. Дверь квартиры справа – новая, белого цвета, стильная и явно хорошо укрепленная от воров.

Участковый позвонил. И эту массивную бронированную дверь сразу открыли, без всяких вопросов «Кто там?», словно ждали – не их, конечно. Но кого-то ждали с великим нетерпением.

Катя увидела Алису Астахову: белый вязаный кардиган, под ним на руке и плече угадываются бинты. Глаза – как два темных провала на бледном лице. Синие круги под глазами.

– Что? – спросила она хрипло. – Что вам надо? Я все знаю… Саша… Мне с работы позвонили.

– Мы ведем расследование гибели Александра Мельникова, – сказал Лужков, тесня ее в квартиру.

– И мы узнали, что он не только ваш компаньон и коллега, но и давний друг еще со школьных времен, – тут же подключилась к допросу Катя.

– Мы хотели бы с вами поговорить, Алиса… как вас по отчеству? – мягко и вежливо встрял Мещерский.

– Робертовна… Друзья называют меня Алиса. Я никак не могу опомниться. Проходите. А, я вас знаю, вы позавчера… Кто же знал позавчера, что сегодня…

Она бормотала все это и шла, цепляясь за белые стены, за белый шкаф-купе, за белый комод антикварного вида на гнутых ножках.

Квартира была огромная, еще просторнее, чем та, что внизу, где обитала тетка.

В двух комнатах – никакой мебели, только стремянка у большого белого окна. Третья – явно спальня с огромной кроватью. В нише возле нее – еще один комод антикварного вида, и там что-то на полочках – хрустальные флаконы и множество изящных расписных коробочек, как для леденцов. Нет, для мыла – подумала Катя. Такие же, как в магазине «Винил».

В четвертой комнате – фальшивый мраморный камин, большой диван, ковер на полу. А над камином – портрет женщины. Яркий, угловатый, совершенно не гармонирующий с лепным потолком, мрамором и хрустальными флаконами.

Женщина на портрете была облачена в полосатую футболку – белую с синим, со шнуровкой на груди. На черных коротко стриженных волосах – красная косынка. Такими в двадцатых годах прошлого века изображали комсомолок и партработниц. Женщина стояла в полный рост – черная юбка до колен, на ногах белые парусиновые туфли. В энергичном темноглазом чернобровом лице с острыми скулами угадывались фамильные черты