Золото Ариеля - Элизабет Редферн

Но тут он понимает, что ее пистоль наведен на него.

Примерно в полдень на другой день Джон Ловетт вернулся верхом из города в Сент-Джеймский дворец; сапоги его были в дорожной грязи, лицо горело от легкого восточного ветра. Но не запах дороги, не запах лошади остался на его одежде; Спенсер, старый солдат, встретившись с Ловеттом на конюшне, почуял запах пороха и орудийного металла. Ловетт, словно понимая это, прошел прямо к себе, чтобы переменить дорожное платье. Руки он тоже вымыл, а потом пошел искать жену.

Она сидела за спинетом в пустой музыкальной комнате и наигрывала что-то бессвязное, но когда он вошел, прекратила игру, однако не повернулась к нему. Ловетт поднял ее, схватив за запястья. Женщина вскрикнула, потому что ей было больно.

— Говори, — сказал он, — говори, потаскуха, что произошло вчера ночью.

Она покачала головой, и он ударил ее. Потом ударил ее снова, но Сара хранила суровое молчание, пока он не сказал:

— Если ты мне не расскажешь, я избавлюсь от юного дурня, которого ты взвалила на меня, сказав, что это мой сын. Я говорю о мальчишке садовника. Я ушлю его куда подальше.

Тогда ее глаза сверкнули ненавистью, но она прошептала:

— Как вы уже, вероятно, знаете, я встретилась с человеком, который был здесь вчера. С лютнистом. С Варринером.

Ловетт сказал:

— А чем ты с ним занималась? Шлюха.

И он снова ударил ее.

Оправившись, Сара бросила на него полный презрения взгляд.

— А вы как думаете?

Ловетт стал выкручивать ей руку.

— Ты изменница, ты шлюха, и к тому же ты не умеешь держать язык за зубами. Говори: он задавал тебе вопросы? Обо мне, о дворце, о принце?

От боли на глазах ее выступили слезы, но она по-прежнему с вызовом смотрела на него.

— С какой стати? Варринер музыкант. И я уж постаралась, чтобы у него не было времени на разговоры о таких скучных вещах.

Ловетт прошипел:

— Иди в свою комнату, черт бы тебя побрал.

Он толкнул ее к двери, потом вышел в коридор и быстро отдал приказания страже. Вскоре привели Хэмфриза. Ловетт закрыл дверь и стал к ней спиной, разглядывая вошедшего. Вид у Хэмфриза был покорный. Ловетт сказал:

— Мы здесь все время ищем врагов. Ты меня понял? Если кто-нибудь придет и будет задавать вопросы о чем бы то ни было, даже о чем-то незначительном, как растения, за которыми ты ухаживаешь в саду, ты должен прийти и сообщить мне. Я ясно выражаюсь?

Хэмфриз произнес осторожно:

— Незначительном? Незначительном, вы говорите? Я не понимаю, милорд. Я не думаю, что молодой принц назвал бы мою работу незначительной. Растения — это свидетельство здоровья земли под нашими ногами, они — плоды земной утробы…

Ловетт проговорил, скрывая отчаянье:

— Да, да, мы знаем, как все это важно. Вот почему мы не хотим, чтобы люди задавали вопросы, не хотим, чтобы люди вмешивались в это. Например, саженцы тутовых деревьев и их распространение в южных графствах — это часть важного плана, который посторонние своим вмешательством могут расстроить.

— Действительно, план важный, — с серьезным видом кивнул Хэмфриз, — потому что тутовые деревья приносят с небес дающие жизнь силы, которые охраняют молодого принца.

— Хорошо, — сказал Ловетт, чье терпение явно начинало иссякать, — хорошо. Все это ты уже говорил нам. Кто-нибудь расспрашивал о тутовых деревьях? О том, как их рассаживают на юге Англии, о письмах-указаниях, которые к ним прилагаются?

— О письмах с указаниями? Нет. Все это тайна. Вы сказали, что это должно храниться в тайне.

— Да. Мы сказали. Но ты должен дать нам знать, если произойдет что-то неожиданное. Если кто-то станет задавать вопросы, потому что это могут быть враги принца. Ты меня понимаешь?

— Я вам говорил. Эти растения охраняют принца, они способны защитить принца от всякого вреда…

Ловетт поднял сжатый кулак, но поднес его ко лбу и тяжело опустился на стул.

— Будь ты проклят, — тихо сказал он. — Если бы испанцы не попытались удавить тебя, я, наверное, сделал бы это сам.

Он указал на дверь.

— Иди. Иди отсюда.

Хэмфриз вышел, он был уязвлен.

И тогда Ловетт, который платил осведомителям не только в трактире «Белый лебедь» в Чаринге, но также и в других местах по всему Лондону, начал наводить справки о странствующем музыканте по имени Нед Варринер.

Радость, которую испытал Пелхэм после стычки с Недом в Уайтхолле, прошла после бесплодной попытки найти своего врага на Аллее Роз. Пелхэм устал от бессонницы, терзавшей его из-за денежных осложнений, от молчаливых, но постоянных упреков Кейт. Единственным его утешением был маленький сын, которого он действительно любил. Но на следующее утро его пригласили придти к Роберту Мэнселлу, казначею морского ведомства, в контору в Дептфорде; и там ему предложили должность чиновника на верфях. Некто, как туманно выразился Манселл, разговаривая с ним и одновременно разбирая документы у себя на столе, высоко о нем отзывался.

Пелхэм был уверен, что это Ловетт, который, как он знал, когда-то служил в морском ведомстве. Он исполнился невероятной благодарности. Подумать только, в вонючей яме темных махинаций, охвативших и город, и двор, есть люди, которые ценят его честность.

Должность не давала большого дохода, но его хватало, чтобы успокоить ростовщика, одевать в шелка жену и устроить такую жизнь любимому сыну, чтобы тот был здоровым и веселым.