Мнимая власть безумия - Марина Владимировна Болдова

вещи обратно в саквояж, а картина, свернутая в трубочку, осталась в складках скомканного одеяла. Мужчину даже не успели донести до машины, он скончался. Картину дед обнаружил, лишь когда поезд тронулся.

– Странно, как можно было не заметить рулон?

– Вы, месье Казаринов, наверное, думаете, что полотно внушительных размеров? Нет. Нидерландских художников семнадцатого века называли малыми голландцами. Не за рост, конечно, – Арман усмехнулся. – Их полотна очень небольших размеров, «Суд Париса», например, пятьдесят шесть на сорок девять с половиной сантиметров. Вот такое примерно, – Арман начертил в воздухе прямоугольник. – Свернутое в трубочку, оно занимает очень мало места.

– Спасибо за разъяснение, – вполне серьезно поблагодарил Казаринов, который совсем недавно прочел историю пропавшей при бомбежке Дрездена картины в интернете. И, конечно, он был в курсе, кто такие малые голландцы. Но поверить в то, что рулон длиной полметра можно было не заметить, не мог. А вот допустить, что дед Армана мог недооценить картину в силу своего невежества, вполне. Тем более, если у него не было возможности проконсультироваться со специалистом. Поэтому и забросил ее по приезде домой на чердак.

Арман все же дал Казаринову номер телефона «Лилии», он был тем же, что Трушин получил от поваренка. Как он уже понял, помочь составить ее фоторобот Арман не сможет – та и ему являлась в разных обличьях, с ярким макияжем и без. Да видел ли сам Филипп настоящее лицо любовницы? Одурманенный страстью, в полумраке при закрытых наглухо портьерах? Возможно, увидел бы, испугался – Арман утверждает, что женщина некрасива.

Горничные, включая старшую, тоже описали ее внешность как ничем не примечательную: волосы рыжие, взятые в пучок (парик, как выяснилось), челка закрывает половину лба, брови и ресницы темные. Широкие скулы, узкие губы с темным «пушком» над верхней губой. Коллективно собранный фоторобот получился похож на ничем не привлекательную среднестатистическую женщину без особых примет…

– Вы уверены, что брата убила она, месье Казаринов? Но зачем? Чтобы завладеть картиной? Но она должна понимать, что продать ее не сможет! Как только она начнет нащупывать почву, вы ее арестуете, так?

– Вы говорили, Филипп делал ей дорогие подарки. Как часто? – не ответил Казаринов.

– При каждой встрече. Уже года четыре, не меньше, он летает в Россию раз в два-три месяца точно. Виноградники нашего отца он продал в двадцатом году. Наверняка из-за нее. Сейчас у него от этих денег не осталось ни одного евро, сам признался. Тридцать тысяч! На какую-то тетку! – чуть не со слезами воскликнул Арман. – А почему вы вдруг о подарках?

– Любовница вашего брата на сегодняшний день может оказаться весьма состоятельной дамой.

– Как у вас говорят – из грязи в князи?

– Что-то в этом роде… Одну минуту… – Казаринов достал из кармана зазвонивший телефон. – Слушаю внимательно. Удаленная родинка? Над ключицей… Все? И на том спасибо… Какая вещь? Серьги с сапфирами, антиквариат. Сказала, что стекляшки. Понятно, спасибо. Сейчас Захаров скинет тебе список контактов с одного телефона. Проверь, нет ли в нем номеров ювелиров, ломбардов, ну ты знаешь, где могут всплыть эти серьги. И браслет за триста тысяч, который куплен в день убийства. Давай, на связи… Месье Лафар, вы все слышали? Родинку на шее у любовницы брата не замечали? Точнее, след от нее – светло-коричневое овальное пятно.

– Я не приглядывался. Возможно, под шарфиком?

– И еще. Вы видели что-нибудь из подарков вашего брата, которые он покупал для любовницы?

– Вы только что упомянули сапфировые серьги. Думаю, они из комплекта, который Филипп приобрел у одной русской старушки, которую посоветовал я.

– За комиссионные? – не удержался Казаринов.

– Что в этом дурного? В комплекте еще были колье и перстень. Филипп прилетал за ними в Санкт-Петербург. Стоимость всего гарнитура – полтора миллиона рублей. Да, с моими комиссионными в десять процентов, – ничуть не смущаясь, произнес Лафар. – У меня есть фото, я скидывал Филиппу. Показать?

– Спасибо, перешлите на мой номер. Ох, какая красота! – искренне восхитился Казаринов. Он тут же отправил фотографии Трушину. – Благодарю за помощь, месье Лафар.

– Поймайте ее. Мама очень тяжело переживает, хотя вам могло показаться, что она отнеслась к смерти сына… слишком спокойно. Это не так, поверьте.

Казаринов кивнул.

«Что же, вполне даже допускаю, что пожилая дама великолепно владеет собой. Но тогда почему она совершенно не скрывает своей ненависти к невестке? Я бы даже сказал – демонстрирует ее. Есть причина?» – подумал Александр, покидая номер Армана Лафара.

Уже переступив порог, он вдруг притормозил. Он ясно представил женщину, у которой была довольно крупная овальная родинка на шее, как раз над ключицей.

«Да нет, быть не может! Таких родинок – миллион! Профдеформация, подозреваю всех!» – отогнал он от себя неожиданное видение.

* * *

Пока летели, Елена Родионовна никак не могла успокоить свои скачущие со одной темы на другую мысли. Чаще всего вставал вопрос – что делать с дочерью? Конечно, при ней Юля будет вести себя адекватно, в этом можно не сомневаться. Но неужели она, мать, не поймет, что та сдерживается? Придется, наверное, провоцировать всплеск эмоций, чтобы понять, насколько все серьезно.

Жестко? Да. Но иного пути на сей момент Елена Родионовна не видела. Дети любят Юльку, спору нет. Матвей переживает заметно, но парень растерян. А вот Вероника реагирует странно – со одной стороны, вроде бы тоже напугана, но с другой – словно уцепилась за мнение матери Алика. Потому что та – медик? Или у Ники такая защитная реакция: нечего воду мутить, мать не с ума сошла, а просто распоясалась.

«Именно так всегда говорил о Юльке мой отец, единственный, кто хоть как-то пытался проявить строгость. Но мы все дружно на него шипели, и Борский в первую очередь. Ну, он-то понятно, зарабатывал у дочери дешевый авторитет. Я – просто не хотела конфликтов, да и уставала на работе от чужих детей. А вот мама – единственная, кто действительно слепо обожал внучку. И при этом ей как-то удалось наладить ей режим дня. Юлька, как ни странно, подчинялась… Но своих детей к распорядку не приучила – Мотя с Никой спят до полудня, есть садятся, когда уже в животе урчит, неохотно отрываясь от гаджетов – при мне они смотрят только в тарелки, а не в телефоны. Не удивлюсь, если дома процесс поглощения пищи и информации происходит одновременно. Интересно, что усваивается и то и другое неплохо: они умудряются отлично учиться, да и желудки у них здоровые, тьфу-тьфу… Странное поколение…», – подумала Елена Родионовна и оглянулась – внуки сидели от нее недалеко: через ряд, но справа. Вероника что-то эмоционально рассказывала брату,