Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

вздрогнул, что-то невыносимо гадливое, подобно нечаянно проглоченному таракану, ощущая в горле, и вдруг неожиданно для самого себя.., со всего размаха ударил Чучельника кулаком в лицо. Секунду он еще ничего не видел перед собой — точно это его так вот звезданули между глаз: лишь плыла, ворочалась, плавилась ярость, пропитанная коньячными испарениями. Ярость, копившаяся в душе так долго, а теперь прорвавшаяся наружу, как гнойный нарыв.

Он слышал сдавленный хрип Женьки, подавившегося кровью из разбитой губы, и сердитый и испуганный окрик Егора:

— Да ты свихнулся, что ли? За что ты его-то бьешь?! — За то… — Белогуров со свистом втянул воздух сквозь зубы, последним усилием воли сковывая свое бешенство. «Господи, какой же я дурак, какой дурак — разве можно вот так перед ними распускаться…» — Зато, чтобы помнил впредь.

— Что помнил?! Мы что, виноваты, что эта рвань коричневая в отбросах там рылась? Какие-то доходяги… Сам бы попробовал съездить… А то все нас посылаешь! — Лицо Егора перекосилось от злобы, «Видел бы сейчас этот Нарцисс себя в зеркало, — подумал Белогуров, — Как шакал, как шакал в капкане…»

Создание (удар отбросил его к стене — Белогуров и сам удивился своей силе) молча стерло кровь с подбородка, горестно всхлипнуло. Вообще-то он привык к побоям: Егор тоже частенько поднимал на него руку, когда злился, что его слушают недостаточно внимательно. С детства колотушки вбили в Женьку хорошо усвоенную заповедь: старших — Егора, а потом и дядьку Федора, а потом и этого вот типа, хозяина, что жил в этом красивом просторном доме, надо беспрекословно слушаться, иначе…

Белогуров брезгливо наблюдал, как Женька (он словно потух теперь, как перегоревшая лампочка) наклонился, собрал комок сброшенной одежды и поплелся в ванную. На Лекс на лестнице он больше не глядел..

— Ты еще пялишься! Застегнись! — зло прикрикнул на девчонку Егор. — Ну чего тебе-то тут надо? Зачем его дразнишь?

— Я? Кого? Да я просто смотрю, как вы грызетесь. — Она облокотилась о перила. — Сами же, дураки, разбудили… Вы откуда такие бешеные? Что-то случилось?

— С печки азбука свалилась. — Дивиторский-старший с досадой отмахнулся. — Иди к себе! Дай нам, Бога ради, поговорить нормально!

— Женьке нос расквасили, а говорят нормально, — невозмутимо фыркнула Лекс. Невозмутимость — вот что больше всего поражало Егора в этой девице с таким чудесным старинным именем Александрина. Правда, к этому имени, точно банный лист к заднице, совершенно некстати лепилась самая плебейская фамилия Огуреева («Обалдеть как колоритно», — смеялся Белогуров), подаренная Александрине родным папашей. Девчонке весной исполнилось пятнадцать, а невозмутимости у нее с лихвой хватило бы на всю их троицу.

— Ступай к себе. Я сейчас приду, — велел Белогуров. — Это нечаянно у нас получилось. Я не хотел.

— Дайте я хотя бы Женьке умыться помогу. — Лекс совсем свесилась с перил — рубашка на ней почти вся распахнулась. Чувствовалось — ей нравилось, что мужчины там внизу не могут оторвать от нее взора.

«Наплачется Ванька с этой малолетней шлюшкой, — как раз в эту минуту думал Егор. — Ох, наплачется. Мне-то плевать, но как бы с Чучельником у них беды не вышло… Это она, мерзавка, его заводит нарочно. У Женьки вон уже чуть плавки не лопаются…»

— Иди к себе, — повторил Белогуров. — Ложись, еще очень рано. Я скоро.

Лекс состроила капризную гримасу и шмыгнула за дверь.

— Ну, ты наконец объяснишь мне вразумительно, что произошло? — Белогуров круто обернулся к Егору. — Идем в кабинет. А ты… — Он кивнул Чучельнику…

Создание с порога ванной смотрело на него. Отрешенное внимание к чему-то внутри себя — такое выражение Белогуров уже не раз наблюдал на лице этого недоумка. Но в этих пустых зрачках сейчас было и что-то иное, что-то, не очень-то понравившееся Белогурову. Он пересилил себя и снова кивнул Женьке. Он уже почти стыдился того, что поднял руку на это существо. Это, наконец, просто недостойно — вот так погано и грубо вести себя в своем собственном доме, при Лекс, уподобляясь…

— А ты иди умойся, — сказал Белогуров строго, — прими душ. Там в аптечке найдешь пластырь. Заклеишь ссадину. Только сначала прижжешь йодом, чтобы инфекция не попала.

С Чучельником надо было разговаривать именно так. Как с ребенком — строго и внятно, разжевывая то, что он должен будет сделать, до мельчайших деталей. Поначалу такая утомительная манера общения несказанно раздражала Белогурова. А потом он привык, ибо только после того, как Женька-Чучельник получал точные инструкции, как ему следует поступить, он делал все правильно, точно робот, на автомате. И действительно старался — этого качества у него нельзя было отнять.

— Мне не больно, — ответил Чучельник. — И если это так надо, я пойду в душ.

Белогуров смотрел, как он бесшумно скрылся за дверью ванной. Животное без мозгов, рептилия… Создание… Однако сколько у этого двадцатишестилетнего Женьки Дивиторского, обиженного природой, прозвищ в этом доме… Чучельник. Так они зовут его даже в глаза, даже Лекс иногда, хотя ей в некотором смысле и невдомек… Но только он, Белогуров, иногда зовет этого парня про себя и более претенциозно — «брат Нарцисса». Не слабо, да? Но что поделаешь, Женька действительно брат настоящего Нарцисса, не пропускающего ни одной гладкой полированной или зеркальной поверхности — уличной ли витрины, окна ли припаркованной машины, пластмассового рекламного щита, крышки стола, чтобы не полюбоваться украдкой на свое обожаемое отражение…

Дивиторский-старший, Егор, — истинный Нарцисс. Клинический случай, так сказать… И сам знает за собой эту маленькую причуду, а его братец-кретин… Странно все же, подумал Белогуров, шагая в шестом часу утра по коридору в свой рабочий кабинет, что имение с Нарциссом и его тронутым братцем три года назад так причудливо повязала его судьба-авантюристка…

С братьями Дивиторскими Белогуров познакомился в городе Сочи. То лето для него было поистине жарким, дел в недавно открывшейся галерее было столько, что лишь успевай поворачиваться. Белогуров делал все сам — никто тогда не помогал ему; обивал пороги в префектуре, следил за рабочими, командовал дизайнером, утрясал недоразумения с вневедомственной охраной. Собрание картин его деда было давно уже занесено в особый список музейных ценностей, и любое помещение, где оно находилось, предписывалось сдавать на охрану, ставя «на пульт» в отделении милиции. (Впоследствии, когда год назад в Гранатовом переулке они начали эти работы в подвале, сколько крови и нервов попортил Белогуров, чтобы добиться в местном УВД разрешения сдавать на охрану не здание магазина, а свою новую квартиру на Ново-Басманной улице. Он объяснил тогда милицейскому начальству, что хранит картины именно в квартире, опасаясь кражи из галереи. Но боялся он уже