Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

– Яша, Яша, что же это? – лепетала вдова его брата. – За что? А дети? А как же мои дети?

На гимназиста и барышню Аннет старалась не смотреть. Отворачивалась, когда встречала их испуганные взгляды.

– Яков, не хотите ли рассказать своей семье, что вы сделали с моей сестрой Аделью и Серафимой Козловой? – спросила она.

Яков Костомаров молчал.

– Яша, да что же это такое?! – зарыдала вдова его брата, цепляясь за детей.

Первым на край дыры поставили Онуфрия. Ему уже было все равно. Он терял сознание от боли и кровопотери. Аннет подошла к нему вплотную и выстрелила из «маузера» в затылок. Он рухнул вниз.

Потом настала очередь Федосея Суслова. Он беззвучно жевал губами – вроде бы молился. Она выстрелила ему в затылок. Он мешком свалился вниз.

Аннет оглядела оставшихся: дети, баба…

Баба…

По ее знаку подручные схватили под мышки вдову брата, оторвали от детей, поставили на край дыры. Она упала на колени. Она выла, как волчица, в голос. Дети рыдали, но, видно, оба были в шоке, чтобы кричать и просить. Аннет смотрела на Костомарова – вот, вот тебе, получай!

Она выстрелила женщине в затылок. Труп сполз вниз. Затем на край подвала поставили детей. Она застрелила и их.

Яков Костомаров рухнул на колени. Он по-прежнему не произносил ни слова. Его потащили к дыре.

И Аннет выстрелила в него.

Убийца сестры…

Сваривший ее и Серафиму заживо – убийца, убийца…

Она жалела лишь о том, что все так быстро закончилось. Эта месть, эта казнь. И тут взгляд ее упал на старуху-няньку, упавшую в обморок, когда она увидела, как убивают мальчика, племянника Костомарова.

Старуха лежала на полу цеха как куль. Можно было бросить ее, но…

Аннет протянула руку, и подручный вложил ей в ладонь патроны для «маузера». Она выстрелила так и не пришедшей в чувства старой няньке в затылок. И тело ее сбросили к остальным.

Потом они почти до утра таскали с заводского двора щебень и заваливали закрытый люк подвала, замуровывая склеп, глухо и тщательно, насколько это было возможно.

Уже светало, когда они закончили. С Вороньей улицы над фабрикой в сторону домен завода Гужона летело сонное воронье…

Алиса Астахова снова замолчала. А потом сухо закончила:

– Моя прабабушка Аннет в двадцать четвертом году стала первым красным директором мыловаренной фабрики. Она приложила усилия, нашла партийные связи. В двадцать седьмом у нее родилась дочь Аврора. Кто был отцом, мы не знаем, опять же, связь случайная. Прабабушка Аннет проработала директором до ухода на пенсию в пятьдесят третьем. В этом же году, сильно заболев, она рассказала нашу семейную историю – без утайки, со всеми подробностями – дочери Авроре, моей бабушке. Аврора работала на мыловаренной фабрике инженером-технологом. И в шестьдесят четвертом сама стала директором. При ней фабрика начала выпускать много новой продукции, в том числе для театральных гримеров, и стала называться «Театр-грим». Бабушка Аврора распорядилась сломать старый мыловаренный цех с чанами. И снести дом купца Якова Костомарова, что и было сделано в семидесятых годах. Потом бабушку Аврору отправили на пенсию. Она это сильно переживала. Когда мне было девять лет, бабушка Аврора рассказала мне нашу семейную историю – опять же, во всех подробностях и без утайки. Цеха с чанами, в которых он… этот Яков Костомаров, сварил… да, сварил мою прабабку Адель и ее подругу Серафиму…

Тут голос Алисы как-то странно пресекся. Стал похож на детский, девчачий, и она глупо, сдавленно хихикнула – хи-хи…

– Ха-ха… Сварил… Он их сварил там, в этих чанах. Но я ни цеха, ни чанов уже не застала. Вот тетя моя их видела, а я нет. Но это ничего не значит. Мне часто, с самого детства, снились сны. И снятся до сих пор. И с этим ничего поделать нельзя. Это наше семейное.

Глава 44

Детская игра

– Тебе и в детстве снились кошмары, Алиса, – сказала Елена Ларионова. – Ты их на нас проецировала. Эта ваша жуткая семейная история, она ведь стала для нас чем-то вроде игры.

– Игры? – тихо, тускло спросил участковый Лужков.

– Алиса, не дай мне соврать, я же всю правду! Да, игры, детской игры. Мы тут вечно околачивались, в Безымянном переулке. Фабрика у нас перед глазами. Тогда производство уже все остановилось, цеха стояли пустые, на территорию – заходи кто хочешь. Остатки продукции на бартер предлагали. И мы – девчонки, и Саша Мельников вместе с нами… С тобой, Алиса. Он ведь тоже тут постоянно бывал. И мы все это обсасывали, обсуждали бесконечно: вот бабушку-бабульку сварили в котле вместе с ее подругой, как курицу. А другая бабулька за это отомстила: перебила их всех своей собственной рукой. Мы ведь хихикали, обсуждая это, – мы, девчонки! И жутко, мороз по коже, и круто… Круто было, да, Алиса? Жесть! И тебя это не пугало, не ужасало, и нас тоже, дурех. А потом подвернулась эта бедная полоумная дурочка. Ну же, Алиса, рассказывай дальше, теперь сказка не про бабушек твоих, а про нас четверых!

Но Алиса не разжимала губ.

– Тогда я скажу, – неожиданно произнесла Светлана Колганова. – Мы были жестокими детьми. А Саша… Ты ему нравилась, очень нравилась, Алиса. Он тебе во втором классе носил портфель. В четвертом-шестом классах мальчишки к девочкам обычно интерес теряют, а он – нет. Он таскался за тобой, как твой раб, как паж. Думаешь, я не видела, как вы целовались на дне рождения на балконе? Ты висла на нем и поощряла его. А потом гнала от себя. Он и в драку полез против того подонка, который к Лизе-дурочке пристал, чтобы в твоих глазах отличиться. А Лиза с тех пор не давала ему прохода. Как увидит его – к нему, улыбается, мычит и идет следом. И отвязаться от нее он не мог. А ты начала на Лизу злиться. Помнишь, все дразнила его: вон твоя невеста-шиза, иди к ней? И он тоже стал на Лизу злиться. Поэтому и согласился тогда, сделал все, как ты хотела.

– Нам было по тринадцать лет! – воскликнула Алиса. – Мы… Я…

– Помнишь, мы шли вчетвером, искали место, где на фабрике можно в старом цеху у путей покурить и пива выпить? А Лиза нам навстречу. И сразу к Саше, хвать его за руку, как маленькая, – продолжала Елена Ларионова. – А ты его на смех: а, невеста-дурочка объявилась, так Саша с нами не пойдет, он теперь с ней тусуется. А Саша