В клешнях черного краба - Эдуард Юрьевич Власов

– Какая фигня?

– А ты что, не слышал?

– Нет.

– Да???

В интонации Ганина проскользнула ирония. Обмануть его не так-то легко. Это он с виду такой простой и доступный, а попытаешься его наколоть – ничего не выйдет. Но попробовать все-таки надо. Хотя зачем – непонятно, новость-то не секретная.

– Ничего не слышал.

– Ага…

– Не веришь?

– Вот если бы ты на ферме работал, я бы тебе поверил.

– А так – нет?

– А так – нет.

Вот такой вот он, мой друг Ганин. За это я его уважаю.

Вообще, с ним легко. Он относится к тому разряду людей, с которыми после длительной разлуки не надо заново налаживать контакт. Сколько бы мы ни виделись, всякий раз при встрече он ведет себя так, как будто мы расстались только вчера. С такими людьми приятно. Кстати, среди моих знакомых японцев таких совсем немного, а из русских – один только Ганин.

– Ну ладно. Только я в Немуро не по этому поводу еду.

– А чего тогда? Русским у меня заниматься?

– Заниматься, но не у тебя. Там один твой соотечественник на берег без разрешения сошел.

– А-а-а… Бывает… У тебя поесть нет ничего? А то я поужинал рано…

– Нет. Сейчас тронемся, и будут еду развозить – купишь себе бэнто.

Я вытащил из кармана на спинке сиденья впереди меню и протянул его Ганину. Пускай поищет что-нибудь для себя, проглот несчастный. Когда он только сыт бывает…

Поезд тронулся – мягко, без звука, так, что начало движения почувствовалось не ушами, а утробой, которая вдруг слегка вдавилась в кресло, напомнив о простых истинах, которые вдалбливают тебе на уроках физики во втором классе средней школы и которые сразу же после этих уроков вылетают из головы. Через несколько секунд освещенная платформа осталась позади, и за окном воцарилась фиолетовая темнота. При взгляде направо теперь я видел только свою желтеющую физиономию и освещенный мерцающим дисплеем голубоватый профиль Ганина. Прозрачное еще минуту назад стекло превратилось в непроницаемое зеркало, и обратная метаморфоза произойдет только с рассветом.

Ганин закончил изучение меню и толкнул меня в бок.

– Попроси у нее для меня вот этот вот бэнто с икрой.

Он ткнул пальцем в фотографию коробочки с рисом, покрытым внушительным слоем красной икры и присыпанным желтой омлетной стружкой вперемешку с тонко наструганным розовым маринованным имбирем.

– Еще пивка пару банок и пакетик миндаля. Только несоленого, а то обопьюсь.

Пребывая в мыслях о так и не освоенной до конца теории относительности, я как-то не обратил внимания на то, что в проходе появилась миловидная девушка в железнодорожной форме стального оттенка. Девушка катила перед собой огромную тележку, набитую снедью. Поужинал я плотно, так что тележка меня не интересовала, но хитрый Ганин сделал заказ, и я должен был его донести до девушки.

– Один «Икура-дон», пакет несоленого миндаля и две… – впрочем, мне тоже 350 граммов холодного пивка не помешают, – нет, три банки «Кирина».

– Вам «Лагер» или «Ити-бан Сибори»? – ласково, но без традиционной для ее профессии приторности поинтересовалась девушка.

В самом деле, «Лагер» или «Ити-бан Сибори»? Я ничего в этом не понимаю и никакой принципиальной разницы между этими двумя «кириновскими» сортами не вижу. Вкус практически одинаковый, те же пять процентов алкоголя, только рисунок на банках разный.

Моему другу оказалось проще:

– Банку «Лагера» и банку «Ити-бана».

Хитрый Ганин! А мне что выбрать? Сколько раз попадал я в такую ситуацию! Проклятая проблема выбора! Был бы один только «Лагер» или один только «Ити-бан»…

– Давайте мне тоже одну банку «Лагера» и одну – «Ити-бана».

– Тогда всего четыре банки? – улыбнулась девушка.

Милая девушка, улыбка у нее не приклеенная, как у той мымры в вокзальной кассе, а натуральная. Это и понятно – от Саппоро только-только отъехали, она еще свеженькая. Посмотрим, что у нее на лице будет к утру, когда она будет потчевать нас перед Кусиро.

– Четыре, да.

– Спасибо за заказ! Две пятьсот пятьдесят с вас.

Кормить и поить Ганина я вот так вот сразу не собирался и повернулся было к нему, чтобы взять с него за рис, орехи и две банки, но тут же наткнулся на три синие тысячные купюры, которые Ганин через меня передавал милой девушке. Она отсчитала сдачу, вручила нам коробку с рисом, присыпанным икрой отнюдь не так обильно, как на фото в меню, запотевшие пивные банки и пакетик с орехами для ненасытного Ганина. Затем она снова мило улыбнулась, обнажив остренькие, выдающиеся вперед клычки.

Красивые зубки. Я люблю, когда клыки у женщин выдаются вперед не только сверху, но и снизу. Гармония должна быть во всем, даже в зубах: два остреньких зубчика сверху и обязательно два таких же снизу. И еще важно, чтобы эти клыки не только выдавались вперед, но еще и были миллиметров на пять длиннее других зубов. Тогда гармония полная и можно говорить об идеале. У разносчицы были именно такие зубки – мне на радость и в отдохновение.

И ушки у нее правильные: широкие, полукруглые сверху и сужающиеся в изюмины мочек книзу, не прижатые к голове, как у ганинской Саши, а кокетливо отведенные в стороны, открывающие истомленному мужскому взору все прелести изящной ушной раковинки.

Она прошла вперед, и я проводил ее взглядом. И ножки у нее в порядке – изогнутые от середины бедер, а не от колена, как обычно у корявых хоккайдских красоток, похожих на питекантропов, ковыляющих на вечно полусогнутых. Этот изгиб я обожаю, в нем есть что-то от тугого самурайского лука и от гибкого – с виду податливого, но на деле весьма упругого – ствола молодой сливы.

– Вампирша кривоногая, – пробурчал ей вслед Ганин.

Вот он всегда так – вечно все опошлит, ничего святого для него нет.

– Чего ворчишь?

– Чего-чего… Орехи-то соленые дала!

– Ладно, грызи какие есть. Я за ней не побегу, я уже не в том возрасте.

– Да?

Иронии Ганину не занимать.

Содержимого двух банок «Кирина» – одного «Лагера» и одного «Ити-бан Сибори» – хватило на десять минут. Ганин тоже быстро расправился с бэнто, который он держал на весу над своим драгоценным «Гэйтвеем», боясь обсыпать его рисом или икрой. Разговор особо не шел, оба мы понимали, что в Немуро наговоримся, так как и без слов было понятно, что по крайней мере воскресенье, а то и полсубботы мы проведем вместе.

Теперь надо было попытаться уснуть. Я пощупал телефон, покоившийся в кармане джинсов, помедитировал с минуту и решил не включать его на ночь – может, удастся