Ведро молока от измены - Анна Былинова

– Ой, масквичка–а, – шутливо по–деревенски протянул он. – Поди миллионы привезла?

Я рассмеялась.

– Ага, держи карман шире.

Мы посмеялись.

– Ну как Наталья Степановна? – Прошка кивнул в сторону коровника. Я оглянулась, прислушалась к звукам бьющих струй молока по ведру.

– Да как… Держится.

Прохор вздохнул и сочувственно покивал головой.

– Ну да, ну да. Такое горе!.. Бедная. Ты вот что, – Прошка переступил с ноги на ногу, поиграл недоуздком. – Ты приходи к нам в гости. Чаю попьем, поболтаем. Детство вспомним. Давно ведь не виделись.

Прохор не женился и потому жил со своей старшей сестрой Ниной, бывшей замужем за Витей Шмелевым. Дом-усадьба Шмелевых находился на краю поселка. Хозяйство у них было большое, потому Прошка жил при них, помогал.

– Приду, – пообещала я, попрощалась с пастухом, и он неспешно похромал по улице, насвистывая свою песенку. Я зашла обратно во двор, накинула петлю на калитку. Из коровника раздавалось тихое бормотание Натальи Степановны.

Пока она подоила корову, совсем стемнело. Мы процедили парное молоко через марлю, поставили его в погреб и, закрыв оба дома на замки, отправились ко мне.

В воздухе тянуло легким дымком, ароматом разнотравья, доносившегося с поля.

С наступлением ночи запахи стали слышнее.

***

Проснулась я в седьмом часу утра от истошного крика нашего петуха Андрюши. Андрюша тот еще соня. Когда другие нормальные петухи кукарекали в пять утра, а то и в четыре, наш спал без задних ног. Но как только начинали хлопать соседские калитки, как только то тут, то там раздавались голоса людей, спешащих кто на утреннюю дойку, кто за конями, пасшимися под кантимировским двором, петух наш просыпался и принимался орать "ку-ка-ре-ку!". Если у других петухов этот крик означал "Доброе утро! Вставайте, засони!", или "Кто рано встает, тому бог подает!", то у Андрюши его "ку-ка-ре-ку" означало: "Опять, блин, проспал!".

Я встала, потянулась, распахнула шторы. Утреннее солнце нежно скользнуло по стенам, по мягкому ковру на полу. В соседней комнате, свернувшись клубочком, спал Васютка. Натальи Степановны уже не было, вероятно ушла к себе домой. Мама с папой чаевничали. На кухне разливался теплый запах рисовой каши с маслом и блинов. От одного этого аромата у меня поднялось настроение. Родители улыбнулись мне, папа вскочил, принялся ухаживать за мной.

– Садись, доча. Сейчас я тебе кашку положу. Помнишь, как в детстве?

Конечно, помню, папочка!

Мигом меня унесло в далекие годы детства. На секунду показалось, что вот я сейчас позавтракаю, мама заплетет мне косу, я возьму свой ранец и отправлюсь в школу. Теплые воспоминания нахлынули на меня подобно весеннему ручью. Я вскочила, порывисто обняла папу, затем маму и произнесла: "Как же я вас люблю, дорогие мои!". Мама, растрогавшись, смахнула набежавшую слезу, а папа покраснел от переполнивших его чувств.

– Хорошо, что ты приехала, доча. – дрогнувшим голосом сказал он.

Господи, счастье то какое – быть наконец-то дома!

После завтрака мама пошла на работу, наказав мне сходить в магазин и прикупить продуктов. Потому разбудив Васю и накормив его блинчиками с кашей, я включила ему мультики и отправилась в магазин.

В магазине можно было узнать последние новости деревни, встретить всех знакомых.

Внутри казённого помещения стоял запах порошка и китайских резиновых тапочек, именуемых в народе «шанхайками». На полупустых полках сиротливо стояли консервные банки, пакеты с крупами, коробки с вином и соком. Массивные весы по-хозяйски высились у кассы, а за ними суетилась востроглазая и шустрая Галка Рябинина. Она успевала отпускать товар, перекинуться парой-тройкой фраз с покупателями, а также между делом рявкнуть на деревенских алкашей – дядю Федю и дядю Мишу, которые, как два больших серых зайца стояли у прилавка и, не стесняясь, канючили копеечку. Кто-то в сердцах кричал им: «Уйти ты, окаянный!», а кто-то со смехом давал со сдачи десять или пятнадцать рублей.

По магазину взад-вперёд ходила двадцатилетняя Дунька Орлова и повторяла за людьми: «Уйди ты, окаянный!», смеялась, чесала косматую белокурую голову и глядела на людей с сонным безразличием в голубых глазах. В руке у нее был мел. Этим мелом девушка на заборах рисовала собак и кошек. Дунька – блаженная. Мать ее, Таня Орлова, уставшая дородная тетка с синими кругами под глазами, стоя в очереди, охала и причитала:

«Дал же восподь ребенка. Где я так согрешила? Чем не порадовала? Терь мучайся с ней». И глядела на неспокойную дочь со вселенской усталостью.

«Терь мучайся с ней!», – радостно повторила Дунька.

«Сдала бы в дом инвалидов, да сама тут же окочурюсь без нее», – стенала Таня.

«Да сама окочурюсь без нее», – вторила ей дочь.

На Дуньку никто не обращал внимания, поскольку все уже к ней привыкли. Она девчонка безобидная, ни к кому не приставала, непристойных поступков на людях не совершала. А к матери ее Татьяне привыкли и подавно, особенно к ее вечным стенаниям. По привычке качали головами, вздыхали, чтобы показать сочувствие женщине, но, по правде говоря, всем уже надоели ее причитания.

Распахнулась дверь, и в магазин вкатился участковый Петя. Петька сильно раздобрел за те годы, что мы не виделись с ним. Голубенькая рубашка чуть не лопалась под давлением солидного пузика, Петька страдал одышкой. Выпуклые, как у жабы глаза, толстые, блестящие красной маковкой губы, сальные реденькие волосы на голове – Петька выглядел сильно запущенным.

– Приве-ет, – прогудел он, завидев меня. Тут же подошел и обнял своими здоровенными руками.

– Здравствуй, Петя. – я вежливо улыбнулась и отстранилась. Петя, как и все, принялся расспрашивать меня про жизнь, про Москву и даже не оригинально пошутил про то, что «Москва стоит». Меня же интересовало кое-что другое.

– У меня к тебе разговор есть. – я заговорщицки подмигнула ему.

– Разговор, говоришь? – Петя масляно улыбнулся, и по этой улыбке я поняла, что он, похоже, подумал о чем-то другом.

– По делу разговор, – уточнила я. Петина улыбка поблекла, он шумно выдохнул и сказал, чтоб я ждала его на улице.

Купив продукты, я вышла на душную улицу и поставила пакет на землю. Петя вышел через пару минут, лениво обмахивая лицо свернутой газетой, лицо его покраснело. Бедный, весь сомлел от жары.

– Петь, что случилось со Светой? – без околичностей спросила я.

Петя поставил пакет с продуктами на траву. Достал сигарету, чинно подкурил и лишь тогда со знанием дела проговорил:

– Да все ясно, как день. Убийство на почве бытовой ссоры. Накануне они поругались. Света пригласила домой Шмелевых и приревновала Костю к Нинке Шмелевой. Светка пригрозила разводом. Костя говорит, что Нинка выпила и сама на нем повисла, а так, мол, у него с ней ничего