Яд желаний - Наталья Костина

Я ненавижу этих людей так сильно именно потому, что они слишком легко решили для себя проблему, над которой я бьюсь уже много лет: возможно ли быть убийцей и сохранить живую душу? У людей, которые убивают детей наркотиками, водкой и клеем, которые насилуют маленьких детей до смерти, наверное, никогда не было души. А нет души — нет и проблемы. А у меня? Что у меня вместо души?

Я хорошо помню, какой чистой девочкой я была и как воспаряло все мое естество от музыки — самого прекрасного, что было у меня в жизни… А у этих людей в жизни нет ничего прекрасного. У них нет других радостей, кроме жратвы, выпивки и животного секса. А у меня есть цель. Прекрасная цель. Такая же прекрасная, как всепоглощающая страсть Катерины Измайловой к мужчине. Это любовь, такая же безграничная, как у меня — к театру. И ради этой любви она пошла на все. Даже на убийство ребенка. Я содрогаюсь от этого. Я не смогла бы убить ребенка… Значит, моя любовь к театру недостаточно полна? Значит, все, что я уже сделала на пути к достижению своей цели, — бесполезно? И убитые мной люди — напрасные жертвы? Ладно, пусть бомжи, на которых я отрабатывала свою методику, не в счет. Они — не люди. Они все равно умрут, на год-два раньше или позже — не важно. Но Оксана Кулиш… Она уж точно выделялась из серой массы. И она была достойной жертвой на пути к высшей цели. И если за бомжами я просто наблюдала, как экспериментатор за белыми мышами, то от убийства Кулиш я получила острое удовольствие. День, когда я решилась на это, стал для меня праздником. Кроме того, я ненавидела ее! Ненавидела глубоко и остро. Она столько лет мучила меня. Она отбирала у меня все, что принадлежало мне по праву, — ведь то, что я талантливее ее, несомненно. И не будь на моем пути Оксаны Кулиш, жизнь моя пошла бы совсем иначе. И может быть, мне даже не пришлось бы никого убивать…

— Это Людмила вам сказала?

— Людмила вас выгораживала как могла, если вам это интересно, — сообщила Катя певице Жене Богомолец, которая сидела сейчас у нее в кабинете. — Это наши собственные выводы, подкрепленные уликами.

— Вот как? — Женю Богомолец нелегко было смутить. Она поудобнее уселась на стуле и закинула ногу за ногу. — И что же это за улики?

— Несмотря на то, что Белько разорвала записку и скомкала остатки, на бумаге остались ваши отпечатки пальцев. Откуда им было взяться, если бы вы не писали ее? А отпечатков Сегенчук там нет. Она даже не озаботилась надеть перчатки, когда отправилась в гримерку Белько. Да, почерк, кстати, хотя и измененный, тоже ваш. Хотите, экспертизу закажем?

— Зачем? — подняла брови певица. — Ладно, записку я написала. А что тут такого? Я же ничего больше не сделала?

— И, кроме всего прочего, вы первая вбежали в гримерку, — продолжала уличать Богомолец дотошная милиционерша. Да, певица ее явно недооценила. На вечеринке она показалась ей довольно безобидной и простенькой…

— Выходит, вы, Женя, стояли неподалеку и ждали, пока Сегенчук закончит портить костюмы Белько. А если стояли и ждали, значит, знали, зачем она туда отправилась. Да еще и с ножницами в руках. Так ведь? Женя, для чего вы старались перессорить всех в театре? — напрямую спросила Катя. — И к тому же накануне премьеры? И зачем вы подложили Белько эту жуткую записку? Вы же понимали, что после убийства Кулиш все и так косо смотрят друг на друга, и вдруг такое послание! И зачем вы подставили Сегенчук? У нее же теперь будут ужасные неприятности! Ведь Люда ваша подруга? Или это не так?

— Ну, с запиской действительно вышло не совсем красиво, — пожала плечами Богомолец. — А с Людой… Мы не совсем подруги… в полном смысле этого слова. То есть она считала меня свой подругой, а я… Люда Сегенчук слишком скучная, сентиментальная, впечатлительная и романтическая особа. А такую мне иметь в подругах неинтересно и не совсем удобно, если вы меня понимаете. У меня лично театра хватает и на работе…

— Наверное, не хватает, если вы распускаете слухи и сплетни, — сухо сказала Катя.

Жаль, Женя Богомолец, с которой они вместе были на вечеринке, ей очень понравилась. И вообще, Катя подумала, что в театре Женя Богомолец — такая же душа общества, какой она была на капустнике в общежитии.

— Господи, у нас в театре такая скукотища! Просто сдохнуть можно! Так хотелось расшевелить это сонное царство! У вас курить разрешают?

— Курите, — кивнула Катя.

— Спасибо.

Женя Богомолец достала из сумки пачку сигарет и картинно закурила. Катя молча пододвинула ей пепельницу.

— Я — человек веселый. Люблю розыгрыши, анекдоты там всякие…

— Сплетни, интриги… — закончила за нее Катя. — Женя, зачем вы подали Люде Сегенчук эту дикую мысль — испортить костюмы Ани Белько?

— А Людка что, всю жизнь должна на подхвате быть? Аньке повезло — после Кулиш Савицкий ее пригрел, дал спеть Измайлову. А Людка чем хуже? Эта дура только театром и бредит. Ей, кроме театра, в жизни ничего больше и не нужно! А у Людмилы, между прочим, голос не хуже, чем у Белько! Анька все равно замуж собиралась и сказала, что уходит. Ну конечно, она с Савицким сейчас потому, что иначе он ей Измайлову петь не даст… как никогда ничего не давал. Он же только любимчиков своих и видит, остальные для него так — массовка. Да и все мы, молодые, всю жизнь должны ждать, пока до нас дойдет очередь, так? Всю жизнь ходить вторым составом и дожидаться, пока приму в восемьдесят лет паралич разобьет или она ангиной заболеет? Да мне тогда самой шестьдесят стукнет! А нам сейчас всего хочется… Не на капустниках же только петь! А в театре нашем дорогом мы можем только выйти у рояля постоять — подружками Татьяны Лариной. «Пре-екрасно-о, о-о-бворожите-е-льно… Еще-е, еще-е», — пропела она ерническим голоском. — Это, считай, и вся их роль, — пояснила она простой, как хозяйственное мыло, милиционерше. — Подружек Ларинских. Вот так постонешь один раз за всю оперу — и адью. До следующего раза. А есть такие оперы, где женских партий вообще раз-два — и обчелся! «Борис Годунов»[35], например. На четырнадцать мужских партий — всего четыре женских. И то две из них — хозяйка корчмы и нянька. И даже за эти вечно драка… Ну а кто Марину Мнишек[36]петь будет, и ежу понятно. Или жена Савицкого, или его любовница. А остальным там вообще делать нечего… И что нам, молодым певицам, остается? Хоть на свадьбах с лабухами попсу петь нанимайся, или в церковный хор, чтоб от тоски не помереть, чесслово… Да, у Люды Сегенчук прекрасный голос, чтобы вы знали!

— А у вас? — Катя намеренно обращалась к Богомолец на «вы», давая тем самым понять, что вечеринка — одно, а разговор в кабинете Управления — совсем другое.

— И у меня голос хороший. Но я в любовницы к Савицкому не рвусь, хотя мне тоже хочется заглавные партии петь.