Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

полиции «не пить и не употреблять», они оба – и Юлия и Иван Фонарев – где-то раздобыли спиртное. Возле дивана – сервировочный столик на колесиках, уставленный бутылками. Юлия Смола жадно пила из бокала, стоя возле камина. Иван Фонарев сидел на диване. На подлокотнике рядом с ним была полупустая бутылка виски. Но Катя не увидела стакана в его руке.

– Явление полиции народу, – хрипло сказал Фонарев, увидев полковника Гущина и Катю. – Ну что, теперь-то мы вольны отсюда уехать или как? После того как вы задержали этого типа?

– Мы решим это позже, – ответил Гущин. – Сейчас я бы хотел поговорить с вами, Юлия.

– Но у меня съемки на носу, – Иван Фонарев обращался больше к Кате, чем к Гущину. Его лицо – весьма смазливое и подвижное, с мелкими чертами, – осунулось и одновременно опухло. – У меня съемки, контракт, я не планировал зависать здесь надолго.

– В клубе «Тайный Запой»? – спросил Гущин.

– А хотя бы и так. – Фонарев осклабился. – Я должен уехать отсюда.

– Этот вопрос решится позже. С задержанным Раковым встретится следователь. Мы не станем вас удерживать здесь без необходимости, это я обещаю. – Гущин обратился к Юлии Смоле: – Пойдемте в другую комнату, необходимо кое-что выяснить. Я не мог этого сделать раньше, когда вас привезли в УВД, занимался Раковым. Так что придется поговорить сейчас, более не откладывая в долгий ящик.

Юлия с бокалом двинулась к двери, оглянулась на Фонарева. Тот провожал ее взглядом.

«Соседняя комната» оказалась огромным залом с расписным потолком – тем самым, где Феликс давал свою первую королевскую аудиенцию Гущину. Полковник, видно, ошибся дверью, когда выбирал место для беседы. Или они все уже просто обалдели, осатанели от усталости и обилия впечатления и эмоций.

Верхний свет в зале был погашен, горели лишь настенные хрустальные бра. Фигуры на потолке напоминали призраков. Да и Юлия Смола выглядела не лучше. Она допила свой бокал и уставилась на Гущина темными, как маслины, глазами.

– Юлия, где вы поранились? – спросил ее Гущин.

– Я не понимаю, о чем вы.

– А может, вас кто-то поранил?

– Никто меня не ранил. Что вы такое несете?

– Что за посуду мы у вас изъяли? Такая чаша из меди?

– Это для медитаций.

– Там на ободе надпись по-латыни: «Отдаю кровь и жертву прошу заклинаю», – сказала Катя.

– Да? Я как-то не обращала внимания. Я не читаю по-латыни.

– Насчет внимания вы неправду говорите, Юлия, – заметил Гущин. – Чашей вы пользовались совсем недавно. И не только медитировали. Черный воск плавили, что-то жгли там – какую-то органику, порошки, корешки… Что-то это мне очень напоминает.

– И что?

– Какой-то ритуал. Черный воск, кровь… Колдовство.

– Вы это серьезно, полковник?

– Звучит нелепо, но я серьезно.

– А вы что, инквизитор? – усмехнулась Юлия. – А я ведьма, по-вашему?

– Звучит нелепо, но я серьезно, – повторил с нажимом Гущин. – В ситуации, когда кто-то пытался задушить трехлетнего мальчика, все серьезно.

– Иван сказал мне, что вы задержали… ну, в мое отсутствие, когда я в вашей полиции торчала неизвестно по какой причине… Он сказал, вы задержали убийцу. Это сожитель Капитолины – тот старый болван.

– Юлия, мы знаем, что у вас недавно было обильное кровотечение. Вы использовали подручные средства… скажем так, не совсем подходящие, чтобы остановить кровь. Я повторяю свой вопрос: где вы поранились? Или кто нанес вам рану?

– Да нет никакой раны!

– Я вынужден усомниться. И вынужден проверить. Мы должны осмотреть вас. Выбирайте: или это сделает сейчас наша сотрудница, – Гущин кивнул на Катю, – я выйду, она останется, вы разденетесь, и она вас осмотрит; или вас снова повезут в Истринский УВД и там с приглашением медиков, с выполнением всех формальностей произойдет то же самое – личный досмотр.

– Черт возьми! Вы не имеете права.

– Мы имеем право проводить личный досмотр подозреваемых.

– Вы меня подозреваете? Но вы же задержали его – Ракова. Я в сотый раз вам повторяю: я никого не убивала. И мало ли… кровь… это мое личное дело.

– Я выйду. Моя помощница сейчас вас осмотрит. Ведите себя разумно, – сказал Гущин.

Он покинул зал, оставив Катю наедине с Юлией.

– Догола, что ли, раздеваться? – спросила та зло и хрипло.

– Юлия, у вас на теле есть рана, я хочу ее увидеть. – Катя не знала, как себя вести в этой ситуации. Она ощущала дикий дискомфорт.

Юлия очень медленно начала расстегивать блузку из черного итальянского льна, что так шла к ее глазам. Очень медленно она выпростала из блузки сначала одно плечо, затем другое, сняла ее, оставшись в черном кружевном бра.

Катя в неярком свете оглядела ее – на верхней половине туловища ничего. Ни ран, ни повязок.

– Брюки снимите.

Юлия расстегнула молнию на своих черных льняных брюках, вильнула бедрами, и они спали до щиколоток.

И Катя сразу увидела.

На внутренней поверхности левого бедра – телесного цвета медицинский пластырь внушительного размера.

– У вас рана на ноге, – сказала Катя.

– Это вас не касается.

– Кто вас поранил?

– Никто.

– Тогда каким образом вы получили эту рану?

Юлия – полунагая, тоненькая как тростинка, хрупкая и темноглазая – смотрела на Катю странным взглядом.

Презрение… Вот что Катя различала в этом пристальном взгляде. А еще – вызов, и легкую панику, и злость, и превосходство. И было там что-то еще, в этих темных глазах, минуту назад напоминавших спелые маслины, а сейчас – тлеющие угли.

Катя не знала, что в этот самый миг Юлия вспоминала слова Калибана. Калибана – колдуна с Яникульского холма, сказанные ей на прощание:

Об этом нельзя говорить никому. Это нельзя обсуждать ни с кем. Эти правила были установлены не сегодня и не вчера. А в те времена, когда горели костры. Когда инквизиция пытала раскаленным железом. Когда за одну лишь попытку можно было расплатиться истязанием и жизнью. Эти правила скреплены самой смертью. Вы должны их соблюдать. Никогда никому нельзя рассказывать об этом – ни о крови, ни о жертве. Никогда. Это табу. Иначе все развеется как дым – все ваши усилия, надежды, ваши желания и просьбы. Запомните, Тот, кого вы просите, кому я служу, не любит болтунов.

– Это вышло случайно, – сказала Юлия. – Я не понимаю вашего ажиотажа вокруг моего случайного пореза. Вы увидели то, что хотели? Я могу одеться?

– Да, пожалуйста, – ответила Катя.

Она поняла: телекулинарша ничего им не скажет. А если они и дальше станут настаивать в этом ключе – что за рана? зачем чаша, черный воск? зачем кровь? и что такое жертва? – она вполне резонно и саркастично будет парировать: «Вы это серьезно? Колдовство? А не пойти ли вам, полиции, полечиться»?

Юлия медленно натянула брюки, скрыв свой медицинский пластырь.

Катя внезапно поняла,