Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

— певица жалуется: нервы там, женские страхи, возраст, климакс, а бабуля моя пудрит ей мозги мистикой, предостережениями, советами, «исполненными смысла». Женщины, что с них взять, Вадя? Да еще и пожилые.

— Мне не кажется, что все дело в таких пустяках, — неожиданно возразил Кравченко. — Милейшая Елена Александровна человечек мудрый. Скорее всего она что-то знает или о чем-то догадывается и хочет подложить соломки на случай чьей-то травмы. А моральной или физической… Что там певице привиделось во сне? Ну-ка повтори.

— Что она собственноручно намеревается расчленить чей-то труп. Ни больше ни меньше.

Кравченко поднялся с дивана и повел приятеля к директору «Стальной лилии». После получасового совещания они перекочевали в комнату, схожую видом с сейфом.

На стендах здесь красовался целый арсенал — от мощной пневматики типа «хантера-410», помповых ружей «ремингтон-870» и «винчестер-1300» до винтовок «кольт спортер».

— И на все есть лицензия? — завистливо полюбопытствовал Мещерский. И, получив утвердительно-уклончивый ответ, прилип к витринам.

— Это все громоздкая муть, братва, — прогудел Кравченко. — Эту заморскую выставку опытный человек не глядя сменяет на родимого нашего «тэтэшку». Но на «ТТ» официального разрешения нам не дают, жмотничают.

Клянчить не будем. А я вот эту штучку сейчас всему предпочитаю. — Он открыл витрину и снял со стенда некое подобие револьвера, но весьма модернистской формы. — В Москве пока по пальцам перечесть подобные модели можно, — похвастался он. — Это «деррингер» — универсальное оружие самообороны. Глянь, Серега, стреляет одновременно и в любой последовательности пластиковыми пулями, картечью, служит и как газовый пистолет, и как «ударник» большой мощности, ослепляет-оглушает и к тому же еще и сигналы подает. В общем, не убьет, но строго накажет в случае каких-либо безобразий. Самая эта моя пушка. По характеру мне. Жалею я людей что-то последнее время. Щажу. Психика вообще у меня стала какая-то мягкая. Не замечал за мной, нет?

Мещерский вертел в руках «деррингер».

— Ты Катюше про свой характер заливай. А это.., думаю, подобная техника там нам не понадобится. Это уж чересчур как-то — на дачу в гости заявляться с «деррингером». Не поймут нас, а то еще и засмеют. Но на всякий пожарный… — Он сделал вид, что прячет пистолет во внутренний карман пиджака.

— На мою личную капоэйру не желаете взглянуть? — напоследок спросил их директор «Стальной лилии» — бывший коллега Кравченко по службе в конторе. — На дорожку, а? А то сейчас мигом организуем. И сто грамм качественных для расширения сосудов не повредят.

— Нет, спасибо, в другой раз. У нас билеты на ночной поезд. — Мещерский потянул оживившегося было приятеля за рукав. — Видишь, «Красная стрела», как в старые добрые времена. У тебя, Вадя, нижнее место, как ты любишь. Так что времени у нас остается только заскочить домой, собрать вещички да поймать машину до площади трех вокзалов.

Глава 2

ПЕРВАЯ КРОВЬ

До Питера доехали без особых приключений. Соседями по купе оказались два флотских офицера с военной базы в Кронштадте. Они возвращались домой после обивания порогов в Министерстве обороны. Денег для своих подразделений, как ни просили, офицеры не получили и с горя решили пустить по ветру последние командировочные. Кравченко — человек компанейский, естественно, в долгу не остался. Короче, всю ночь купе гуляло. У Мещерского под конец застолья слипались глаза, и водка выплескивалась из стакана отнюдь не из-за вагонной тряски.

Утром на перроне Московского вокзала, тепло попрощавшись с моряками, Кравченко строго внушал Мещерскому:

— Ну времена! Мужикам жрать нечего. Жрать! Смотри, во что флот превращается. А тут какие-то певуны завещание не поделят, а? Дожили!

— Ты так упрекаешь, будто это я все затеял, — обиделся Мещерский. — Ты вон своему Чучелу врежь хоть раз о социальной несправедливости. Наверняка в глаза не скажешь.

— А я не говорил, что ли, ему? — взвился Кравченко. — Да тысячу раз, в лицо.

— И что же он?

— А! Чучело мое, когда трезвое, так рассуждает: все гребут, а я чем хуже? Не достанется мне, достанется другому. Уж лучше я буду родимую отчизну грабить, чем какой-нибудь паразит со швейцарским паспортом, который считай что и Звереву вон, красу и гордость русской сцены, с потрохами купил.

— Старик умер. Почил с миром. О мертвых либо хорошо, либо…

— А, — Кравченко снова отмахнулся, подхватил спортивную сумку. — Хватит трепаться, лови тачку. До Морского вокзала еще пилить и пилить.

До Сортавалы решили добираться водным транспортом — переправиться через Ладогу на «Ракете». Однако на двенадцатичасовую опоздали, слишком долго закусывали в вокзальном баре. Пришлось скучать до вечернего рейса.

Мещерский по своему радиотелефону связался с дачей Зверевой. Беседовал с секретарем.

— Нас встретят на пристани на машине, — сообщил он. — Дача-то километрах в двадцати от городка.

По Ладоге шли с ветерком. Осеннее солнце даже припекало, однако на открытой палубе было знобко. Кравченко застегнул «молнию» на куртке до самого подбородка и, перегнувшись через борт, следил, как синие волны, взрезанные корпусом «Ракеты», обращаются в белую пену. Он не то что-то бурчал себе под нос, не то напевал. Мещерский прислушался. «Ехали медведи на велосипеде, — донеслось до него. — А за ними кот задом наперед…»

— Пивка б сейчас после вчерашнего адмиральского фуршета, — мечтательно вздохнул Кравченко. — Горло прополоскать. Эх! Зайчики — в трамвайчике, жаба на метле…

К причалу пришвартовались уже в сумерках. Мещерский ступил на потемневшие от сырости доски. Осмотрелся. Действительно, тихое место: голубенькое здание пристани, с резным крылечком и облупившейся краской вывески над закрытым окошечком билетной кассы, несколько катеров у причала, чуть дальше на шоссе — остановка рейсового автобуса. А еще дальше — сосны, огоньки вечернего городка и темная громада озера, более похожего в этом неверном освещении на безбрежный океан.

— Сергей Юрьевич! — Невысокий человек в коричневой замшевой куртке быстро шел им навстречу, приветливо махая рукой. — Добрый вечер. С прибытием. Я — Агахан, здравствуйте.

— Агахан Файруз — секретарь Зверевой, — шепнул Мещерский Кравченко. — Это с ним я договаривался.

Здравствуйте, Агахан, вот и мы.

— Пойдемте, там у меня машина. — Секретарь поздоровался с ними за руку, потом подхватил сумку Кравченко и подвел их к шоссе.

Был он средних лет, очень смуглый, сухощавый. Верхнюю губу его оттеняла полоска щегольских смоляных усиков, на правой руке красовался массивный перстень с агатом. Глаза — тот же агат, восточные миндалины, взгляд внимательный и печальный. Однако по-русски он говорил без малейшего кавказского акцента, чисто и как-то по-особенному певуче произнося гласные.

— Марина Ивановна уже начала беспокоиться — куда вы подевались. Ждет с самого утра. Сейчас по озеру удобней всего добираться, — говорил он, укладывая сумки в багажник