При попытке выйти замуж - Анна Жановна Малышева

о неожиданно возникшее на моем пути строение. Глубокий снег опять спас меня от тяжелой травмы — из-за него скорость моя была совсем невелика. Но лбом я все же стукнулась, хотя и не сильно. Обойдя вокруг дома, или коровника, или барака, или… что еще бывает?., я окончательно вымоталась и присела отдохнуть у его стены и обдумать план дальнейших действий. План не давался, то есть не складывался. Запрокинув голову, я занялась изучением звездного неба и пришла к выводу, что зимой оно значительно менее привлекательное, чем летом, — звезды какие-то мелкие, тусклые, холодные и вообще паскудные, как сыпь во время ветрянки. Но, разглядывая небо родины, я вдруг заметила прямо над собой тоненькую полосочку света. Даже не то чтобы полосочку, а так, еле видимую щелочку, и не то чтобы света, а скорее полумрака, но на фоне окружающей полной тьмы она выглядела приветливо и притягательно. Я не стала противиться ее зову и, вскочив на ноги, прильнула к щелке. Оказалось, что свет пробивается из-под деревянной ставни, закрывающей маленькое зарешеченное окошко. Ставня была прибита к стене намертво, но она треснула посередине, и образовался просвет шириной в полсантиметра. Надо сказать, впервые в жизни я пожалела, что не похожа на рыбу «телескоп», у которой глаза неприлично торчат из ее рыбьего лица. Очень удобно — сначала плывут глаза, потом опять глаза, и только потом уже остальная рыба. Такое лупоглазое чудовище живет в нашем редакционном аквариуме, и зовут его Виталий Алексеевич. Примечательно, что в нашем аквариуме не может жить никто, кроме Виталия Алексеевича, — все попытки запустить туда еще каких-нибудь рыбок оканчивались плачевно — дохли моментально. Вывод прост: острота и выпуклость зрения идут бок о бок с умением выживать в экологически гиблых условиях.

У меня не было таких красивых глаз, как у телескопа, а потому увидеть мне ничего не удалось. Зато я кое-что услышала.

В доме были люди, и они разговаривали. Слов я не разобрала, но уловила интонации. Сначала до моего правого уха, прижатого к щели, донеслось монотонное «бу-бу-бу-бу» — говорил явно мужчина. Потом встряла женщина — она чем-то возмущалась и предпочитала изъясняться на повышенных тонах. Далее послышался глухой мужской голос, потом — женский смех… Интересно. Я пошла вдоль дома в поисках другой щели и нашла ее! Но по дороге я совершила еще одно важное открытие — нащупала дверь. Дверь была железная, и на ней висел огромный амбарный замок.

С новой позиции (через новую шель) я увидела очень занимательную картинку: в глубине помещения стоял стол, на нем — настольная лампа, а вокруг стола сидели трое мужчин и две женщины. Одеты они были по-рабочему — в телогрейках, тулупах и спецовках, но даже издалека не производили впечатления строителей или фермеров. Было в их облике что-то неправильное, нелогичное. Странно выглядела норковая накидка, закутывающая шею одной из женщин, в сочетании с телогрейкой. Не очень гармонировала женская ажурная шаль с тулупом одного из мужчин. Одна из женщин все время по-балетному отводила руку в сторону и вяло помахивала ею — нет, точно не доярка.

Лампа освещала только стол и небольшое пространство около него, и понять, что это за помещение, было трудно. Но складывалось впечатление, что все, сидящие за столом, что-то усердно рассматривают на его поверхности…. Да, точно, судя по жестам, компания играла в карты.

Я тяжело задумалась. Странные, по-клоунски одетые люди сидят в холодном (судя по тому, что все они в верхней одежде) помещении, мирно играют в карты. Снаружи — замок, вокруг — забор, а вдоль забора ходят вооруженные охранники. Что бы это значило?

Собственно, я пришла сюда искать несчастных собак — голодных и замерзших; я даже подготовила себя морально к тому, что найду горы собачьих трупов, но то, что я увидела, никак не вписывалось в придуманный мною сценарий.

Сбоку от меня опять зажегся огонек, и я наконец смогла разглядеть, куда меня так влекло последние полчаса. А влекло меня к покосившейся сторожке, или, как говорят иногда, к бытовке — в городах в подобных сооружениях обычно переодеваются строители, а в садово-огородных товариществах в них хранят лопаты. Сторожка, судя по всему, была пристроена к забору снаружи, но попасть в нее можно было только изнутри, войдя через ворота на охраняемую, огороженную забором территорию. Вероятно, поэтому охранники время от времени совершали внешние обходы. Сейчас оба охранника стояли на железном крылечке сторожки и подслеповато щурились.

— Колотун, — глубокомысленно заметил один из них. — Че-то я…

— Давай-давай, — подтолкнул его другой. — Погрелись уже. Не зли командира.

Вид у них был скорее жалкий, чем страшный. Одинаковым жестом натянув шапки поглубже, они побрели в темноту. Я побежала за ними.

Они дошли до ворот, долго возились с запорами, брякали ключами и лениво переругивались. Из их обрывочных реплик можно было заключить следующее: в сторожке сидит некий страшный шеф, который принуждает их совершать постоянные вооруженные прогулки вокруг территории, огороженной забором.

Вернувшись к сторожке, я заглянула в окно. В ней спиной ко мне сидел мужчина внушительной комплекции — на глазок килограмм под сто весом. Сказать о нем что бы то ни было еще не представлялось возможным, потому что сидел он неподвижно и лицо свое тщательно скрывал.

Я проторчала у окна минут двадцать в надежде, что он повернется, но мужик не шевелился.

Вскоре появились охранники, с громким топотом поднялись на крыльцо, отчего сторожка затряслась, как стакан в едущем поезде. Я своевременно спряталась и дождалась, когда они войдут внутрь. После этого, метнувшись к окну, я смогла насладиться только их синими мордами — командир по-прежнему сохранял неподвижность и демонстрировал мне только затылок и упитанную спину.

Между тем ноги мои уже потеряли всякую чувствительность по причине низкой температуры окружающей среды, и самое время было подумать о возвращении домой. Но как? Впрочем, особого выбора не было, и я решила дождаться очередного выхода в свет охранников.

На этот раз они засиделись в сторожке и выскочили на крылечко виноватые и взъерошенные, понукаемые выкриками изнутри.

— Давай, Евгений, шевелись! — неслось из сторожки. — Давай, давай.

Похоже, командир гневался и осуждал их пагубное пристрастие к теплу.

— Че… орать-то? — обиженно пробормотал один из них, вероятно, он-то и был Евгением. Другой злобно посмотрел на дверь сторожки и выразительно плюнул под ноги. Дальше мне оставалось уповать только на их тупость и замедленность реакции. Я надеялась на то, что поговорка «внешность обманчива» в корне неверна и что под их топорными мордами не может скрываться высокий интеллект.

Догнав охранников у