Анатомия безумия - А. Фрей

Нет, так Джейн жить не хотела. Боялась. Именно страх вынудил ее выучить одно простое правило: никто не спасет ее, кроме нее самой. В свой истории Джейн должна быть жертвой и спасителем; загадкой и решением; вопросом и ответом. Поэтому надо действовать.

Девушка плотно прижала большой палец к мизинцу и попыталась вытянуть руки из оков, однако все было безуспешно. Детектив смогла добиться лишь протестующего крика приборов.

Как она вообще оказалась в таком положении? Воспоминания мелькали, подобно юрким рыбам в темном омуте: Джейн все пыталась ухватить хотя бы одну мысль, однако она, насмешливо виляя хвостом, погружалась еще глубже, пока совсем не пропадала из вида. Однако это все было не так важно, как острая необходимость выбраться.

Щелчок.

Джейн посмотрела вправо, глаза вмиг пронзила острая боль, а все вокруг заволокло мутной пеленой. Рид заметила несколько белых движущихся пятен: врачи. Она хотела попросить о помощи, потребовать объяснений, однако была нема. Вместо слов с губ, спотыкаясь, срывались нечленораздельные звуки, больше походившие на скулеж или звериный вой.

– Орбитокласт, – властно произнес мужской голос.

Медсестра, лицо которой полностью было скрыто белой маской, зазвенела инструментами на металлическом столике, пока не выудила нужный: длинный, походивший на штопор без резьбы предмет. Джейн задергалась, осознавая, где она видела подобный инструмент.

Лоботомия.

Врач равнодушно натянул на руку перчатку и склонился прямо над Джейн, оглядывая ее лоб, будто художник пустой холст. Теперь она смотрела на свое тело будто со стороны – теперь ей была недоступна такая роскошь, как немой протест или плачь. Беспомощность зрителя.

Мужчина приставил острый конец орбитокласта ко лбу и схватил большой молоток, с которого на чистый белый кафель сгустками стекала вязкая кровь.

Крик. Он освобождал, разрушал и собирал заново. Он лечил и калечил одновременно. Джейн распахнула глаза в полной темноте, судорожно хватаясь рукой за влажную простынь, пропитавшуюся ее холодным потом. Сквозь приоткрытое окно в комнату прокрался дождь. Девушка осторожно села, осматривая свои бледные трясущиеся руки.

– Это сон. Это всего лишь сон, – шептала она себе, словно мантру. Мантра безбожника.

Она не могла в это поверить и ощупывала свой лоб, будто могла найти там зияющую рану, однако чувствовала лишь капельки пота на скользкой коже. Джейн прикрыла глаза и зачесала назад волосы. Ей отчаянно хотелось отправиться на прогулку и позволить свежему воздуху проветрить голову, полную гниющих и разлагающихся мыслей и страхов, однако одного взгляда через решетку на окне хватило, чтобы отбросить эту идею. Не сумев унять дрожь во всем теле, девушка приподнялась и дотянулась до бутылки воды в своей дорожной сумке.

Через несколько минут первобытный ужас от пережитого кошмара начал развеиваться. Стук капель по стеклу слегка успокаивал своей монотонностью и привычностью. Джейн старалась не осматриваться по сторонам: она не хотела вновь видеть скудный интерьер своего временного пристанища, не хотела случайно поймать взглядом навязчивый призрак жуткого сна.

Однако она еще не знала, – или, быть может, не хотела признавать – что кошмары впредь происходят далеко не во снах. Монстры оттуда пробрались в реальность, нашли свое воплощение в окружающих людях, новостях и событиях.

Монстры больше не прятались под кроватью, они поселились в голове.

***

Роберт стоял в душе, стараясь успокоить сердце, так настойчиво бившееся прямо о ребра, будто стремясь сломать их и вырваться наружу. Холодная вода отрезвляла, стала универсальным лекарством от похмелья, безрассудства, ярости и редких кошмаров. Он не видел сны так давно, что сумел позабыть это чувство безысходности и обреченности по пробуждению, когда паникующий мозг еще не понимает, что обманул сам себя. Реальность кажется далекой и ненастоящей, а сознание раз за разом проигрывает постепенно тлеющие в памяти отрывки сна.

В своих кошмарах Роберт всегда был одинок, но не один. В его сны часто приходили толпы незваных гостей, что безмолвно наблюдали за его муками. Они не делали ничего, что могло бы разрушить неизменный флер равнодушия. В этот раз они также молча смотрели, как Палмер захлебывается в черной вязкой субстанции. Безликая толпа плотно обступила края ямы, склонилась, закрывая свет. Люди больше походили на стаю стервятников, что с предвкушением ждет кончины жертвы, дабы полакомиться свежей плотью. Роберт тонул и захлебывался, чувствуя, как чернота забивает сначала рот и нос, а затем проникает внутрь, чтобы заполнить легкие. Он растворялся во тьме на потеху публике. Грустный арлекин, никогда не желавший такой судьбы.

Сквозь тучи забрезжили слабые лучи рассветного солнца, а Роберт уже и не помнил, когда перестал воспринимать начало нового дня как чистый лист или свежий старт. Каждый рассвет – еще одна строчка в скомканной истории жизни. Еще один приговор, еще секунда в обратном отсчете. Когда-нибудь Палмер подсчитает, сколько рассветов он встретил за свою жизнь. Он подведет скромную статистику, когда услышит, как смерть начинает скрести ногтями крышку гроба, в который Роберт загнал себя многим раньше срока. Он обязательно вспомнит все выпитые чашки мерзкого кофе, выкуренные сигареты и встреченные рассветы. Быть может, посчитает даже раскрытые дела и увиденные за жизнь трупы. Но пока время не пришло. Роберт верил в это, потому что жизнь не может оборваться на полуслове. Не у него. Пусть он видел сотни тел молодых людей, явно не ждавших свою кончину так рано, он продолжал слепо верить в то, что он особенный. Верил, что у него впереди еще половина жизни, а это, по меньшей мере, тридцать лет.

Сейчас Роберт не желал думать о таких мрачных вещах. По правде говоря, он не хотел думать ни о чем. Хотел заглушить этот несмолкаемый скоп голосов и мыслей в своей голове. Хотел хотя бы на час избавиться от зудящего чувства в висках. Поэтому он открыл форточку и выудил сигарету из кармана. Дым змеей пополз по стене и выскользнул наружу, чтобы разбавить влажный воздух своей горечью.

Впереди был, несомненно, трудный день, однако едва ли он мог стать труднее, чем остальная бесконечная вереница безликих суток, поэтому Роберт был готов. Взглянув на часы, он снял со спинки стула слегка мятую рубашку, закатал рукава и зашнуровал кроссовки, которые так ненавидел капитан, желавший, чтобы детективы вышагивали по грязным местам преступлений в налакированных туфлях. Здесь, в самой глуши, в психиатрической клинике, он мог позволить себе эта маленькую свободу.

Иронично.

3. Белый, мыши и ложь

Non annumero verba sed appendere[(лат.) Слова следует не считать, а взвешивать]

После бессонной ночи Джейн чувствовала себя мертвой.