Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

— Честно?

— Ну, на Конституции, конечно, не надо клясться, а так хотелось бы…

— Она наняла меня и Серегу, чтобы мы нашли убийцу ее мужа.

— Мда-а, — Сидоров снова вроде бы не удивился. — Ну это сейчас. А прежде?

— А прежде… Я и сам не понял. Мещерский ее знал, вернее, одна его родственница с этой оперной дивой давно дружит. Ну та с ней делится по-бабьему. Мы и приехали.

Думали все чин чинарем, как обычно: договор, охрана, сопровождение там… А Зверева вдруг на попятный: мол, ничего со мной не случилось, и пошутила — будьте моими гостями, пока не наскучите мне. Мы как дураки, в натуре, ушами хлопали, хотели уж мотать домой, а тут — бац — вдруг убийство. — Кравченко плел свою историю с простецки-вдохновенным видом.

— За лицензию дорого платил? — спросил Сидоров неожиданно.

— Нет. Вернее, сначала еле денег наскреб, потом все окупилось.

— А выгодно это?

— Смотря к кому в охрану попадешь. Если к такой, как эта дамочка, — одни убытки.

— Почему? — опер улыбнулся.

— Интеллигентна больно. На уме одна опера. Из таких деньги выжимать — хуже нет: все вроде ясно, гони монету, а они все про благородство твое толкуют и все благодарят.

— Ты кого конкретно подозреваешь? — Вопрос грянул как выстрел в упор. Кравченко поперхнулся: «Ах ты мент, тебе зубы заговаривать — труд напрасный. Ты логику слов в беседе блюдешь. Ну ладно, блюди-блюди».

— Кодекс новый приняли, — молвил он с невинным видом.

— Что? Какой кодекс?

— Уголовный. Я вот интересуюсь, строже он прежнего или как?

Сидоров смотрел на него, потом фыркнул, потом расхохотался.

— Или как, — он откинулся на спинку стула. — Ладно.

Ты зачем пожаловал-то, а?

— Хочу кое-что для себя уточнить.

— Я тоже, знаешь. Сплю и вижу.

— А если убийство совершил не псих, Шура? Что тогда?

Опер никак не отреагировал на это, вообще никак: на его лице не отразилось ни интереса, ни любопытства.

— А вообще, этого вашего Пустовалова хоть кто-то из свидетелей видел в этих местах или нет? — настаивал Кравченко.

— Вроде — да, вроде — нет. Народ у нас забывчивый, опрашиваем. Городишко прочесываем, окрестности. План вон ввели по перехвату.

— Но ты-то что, только в одну эту версию уперся по обоим случаям? — горячился Кравченко. — Ты-то что, даже и мысли не допускаешь, что…

— Шипов Зверевой годился в сыновья, — сказал Сидоров. — Я ж тебе еще тогда это сказал.

— И что?

— А то, что такие брачные фортели не к добру. Выводы делай сам.

— Шура, а знаешь, что я тебе сейчас скажу? Ты только со стула от радости не падай. Мы нужны друг другу, как воздух. Ферштейн? Ты без меня, а я без тебя в этом деле — круглые нули.

— Ну, положим, и мне эта нехитрая мысль приходила.

Но ты первый сказал.

— Считаться не будем, — Кравченко пристукнул по столу ладонью. — Зверева требует, чтобы нашли убийцу ее мужа: как, кто — неважно. Вознаграждение за все про все будет щедрое. Очень.

— Я мзды не беру.

— Это не мзда, а премия.

— Премии от министра приятны, от руководства. Только не дают нам что-то, все сквалыжничают… А я клянчить — не люблю, не привык.

— Я тоже. Кстати, я тут одного вашего парня встретил — без ног на каталке. Из Чечни вроде. Тоже клянчить не привык, а милостыню просит.

— Миша-то? — Сидоров закурил сигарету. — Хороший он мужик, несчастный. Служил, между прочим, здесь, на погранзаставе, кадровый офицер. К «хоттабам» загремел по контракту: жену любил, ну и денег ей хотелось… Подарок хотел сделать. А как из госпиталя ей сообщение принесли — она, стерва, к нему даже не приехала. Отказалась от «обрубка». Вернулся он, отец у него тут был — так с горя через год умер. А Миша… Наши его в дом инвалидов хотели определить — так он отказался. И милостыню на станции теперь действительно просит. «На протез», — всем объясняет. А что за день соберет — все пропьет. Конченый он. Мы ему с ребятами подкидываем, когда бабки водятся, иногда пузырь поставим, так что…

— Ты действительно уверен, что оба убийства совершил один и тот же человек? — спросил Кравченко.

В кабинете стало тихо. Потом Сидоров совсем иным тоном ответил:

— Абсолютно не уверен. Поэтому и сижу тут с тобой.

— Ты никогда не попадешь туда, куда очень хочешь попасть, Шура. Понял — нет?

— А куда именно я хочу попасть?

— В дом Зверевой. Вернее, в круг ее общения, ее семью. Ни-ко-гда. И ты это знаешь. Так вот. Я тебе помогу. — Кравченко наклонился. — Я уже — там. И я готов кое-чем с тобой поделиться и кое-что за тебя там внутри этого круга провернуть.

— Что именно?

— Опрос граждан, наведение справок, наблюдение и, если понадобится, даже оперативный эксперимент.

Сидоров улыбнулся:

— Подкованный ты парень, Вадик. А знаешь, так нагло и настырно мне еще никто себя не предлагал.

— Конфиденты по нынешним меркам — люди небескорыстные, — теперь усмехнулся Кравченко. — И если они себя вдруг кому-то предлагают, значит, жертва эта, по их мнению, окупится.

— Ну, положим, я согласен. И даже очень рад такому нашему.., ну, скажем, сотрудничеству. А дальше что?

— А дальше будем менять баш на баш. Честно и справедливо по мере возможности. Информация внутренняя за информацию внешнюю.

— А что тебе от меня нужно конкретно?

— Пока что результаты судебно-медицинской экспертизы трупа Шипова, результаты осмотра места происшествия и все о свихнувшемся Пустовалове.

Сидоров взвешивал требуемое и предлагаемое.

— И никаких там бумаженций — контрактов, подписочек и тэ пэ, — подытожил Кравченко. — Я их не люблю.

— Я тоже. Но вообще ты многого хочешь. Аппетит шире рта у тебя, Вадик.

— Я свое сказал. Решать тебе.

Опер решал недолго. Поднялся, полез в сейф, достал оттуда пачку фотографий, початую бутылку водки, а из ящика в столе два пластмассовых стаканчика.

— Один вопросик на предмет проверки искренности конфидента, — он разлил по стакашкам. — А сколько Зверевой лет?

— Пятьдесят два года. А ты.., вы что, даже не допрашивали ее тогда?!

— Какое там! Прокурор вякнул, краснея и бледнея: а не ответите, мол, нам на вопросики, она на него глянула — он и заткнулся. Но ей, конечно, не до вопросов тогда было, понимаем. Но и сейчас, Вадик, на протокол положить такую женщину — та-а-кую женщину никто из наших тут не осмелится. Духа не хватит. Уедет — пошлют потом отдельное поручение, на МУР спихнут, а там… Ладно, это теперь уже неважно, а важно