Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский

у меня еще попляшут. Одним словом — скоро не жди». Черепанов как раз шел на станцию и предложил Ярцеву опустить это письмо. Ага! «Устрою штуку»! Хорошо. «Скоро не жди», — тоже подходящее место! Конечно, Ярцев имел в виду, что он пожалуется и разоблачит начальника аэродрома, зная некоторые нарушения и непорядки. Но можно эти слова истолковать и по-другому, особенно если Ярцев уже не сможет дать пояснений... И Черепанов задержал письмо у себя.

Накануне вылета самолета вечером известили, что Агапов вылетит утром, посетит постройку моста на Могде, а на обратном пути осмотрит Аргинский перевал.

Ярцев тотчас пошел подготовлять самолет к вылету.

— Пошли, — сказал он Жоре.

Но Жора резко отказался (и это слышали все!), он сказал, что ему надо выпустить стенгазету, а там и одному Ярцеву делать нечего.

— Тоже мне газетчик нашелся!

— А тебе, поди, не нравится «Крокодил»?

— Развели бездельников! — проворчал Ярцев и ушел под хохот ребят.

Жора некоторое время клеил газету, выбегал, советовался, не поместить ли фото Кудрявцевой под ее заметкой. Все видели и запомнили, что Жора делал стенгазету в то время, как Ярцев осматривал самолет.

Затем Жора незаметно вышел, обходным путем, лесом явился к Ярцеву, сунул в карман трехгранку-напильник. Униженно извинялся:

— Ты не сердись, Савельич! Я только дописал статью. Сам знаешь — требуют.

— Не нужон ты мне. Иди, сам справлюсь.

Для примирения Жора принес спирту.

— Иди, иди, не буду я пить.

Еле уломал. Доказал, что все равно вечер, и Капитон Романович ушел к себе, и выпьют они понемногу... Ну, как тут устоять? Выпили на мировую.

— Шалапут ты, Жорка, — уже добродушно распекал слесаря Ярцев. — Ей-богу, шалапут!

Затем пошли к самолету. Ярцев возился с мотором, а Жора проверял хвостовое управление. Было минутным делом подпилить на три четверти правый трое, так, чтобы только-только держался. Потом Жора принялся мыть машину. Ярцев его даже похвалил.

К себе Жора вернулся опять окружным путем, а Ярцев остался ночевать на складе.

— А то опять унюхают, что от меня спиртом пахнет.

Жора проскочил в свою комнату и стал бренчать на гитаре. Все слышали? Все. Что и требовалось доказать! У юристов это называется «алиби». Пусть теперь находят подпиленный трос! Пусть ищут виноватого! Авария обеспечена, и для каждого ясно, что преступление совершил Ярцев. А Ярцева-то и тю-тю...

Утром Жора узнал, что летит не Агапов, а какой-то доктор. Но поправить дело уже нельзя. Самолет вылетел.

«Эх, погибла Ирка Не за понюх табаку! Хоть бы приголубила на прощанье, все равно ведь прахом пойдет... А сунься к ней — отбрила бы!..».

Через двое суток по селектору, сообщили, что самолет на Могду не прибывал. Тотчас вылетели на поиски. А в ночь вылета бесследно исчез Ярцев. Куда он исчез, знали только Жора да тайга.

2

Первым увидел самолет Игорь. Он понял, что ищут Кудрявцеву. Все выбежали из палатки и стали махать платками, полотенцами. Игорь бросил в костер мох, чтобы костер дымил.

Наконец с самолета их заметили. Самолет сделал круг, затем пролетел низко-низко, едва не касаясь деревьев. После этого он скрылся в северном направлении.

— В Ягдынью полетел, — сказала Ирина. — Наверное, кто-нибудь прибыл сюда.

— Уж не начальник ли строительства? — подхватил Зимин. — Вот будет номер!

И все принялись расчищать площадку перед палаткой, мести и наводить порядок для приема начальства. Кириченко даже надел галстук, который обычно висел без употребления над койкой.

Но прибыл не Агапов. На другой день к вечеру пришли четверо, сопровождаемые охотником нанайцем: доктор, толстый, цветущего здоровья блондин; молодой человек с папкой, который отрекомендовался как представитель Министерства юстиции; начальник Лазоревского аэродрома с озабоченным лицом и инженер Львовский.

Молодой человек с папкой сказал:

— Как мы поняли по вашим сигналам, вы знаете о судьбе пропавшего самолета?

— Вы не ошиблись, — ответил Николай Иванович. — Мы не только знаем о его судьбе, но даже оказали помощь уцелевшей при этой катастрофе летчице Кудрявцевой.

Тут выступил вперед доктор.

— Вы не обижайтесь, — сказал он молодому человеку с папкой, — но первое слово принадлежит медицине.

Он попросил провести его в палатку, быстро поздоровался с Ириной, сказал, что она молодцом, измерил ей температуру, пощупал пульс, расспросил Игоря, как и что он делал с ногой Ирины, как накладывал лубки.

— Я окончил фельдшерские курсы перед войной.

— Отлично. Все-таки надо товарища летчицу переправить к нам в больницу.

— Что вы, доктор! Я уже совсем поправилась!

— У нас и сиделка к ней приставлена, — взмолился Игорь, испугавшись, что Ирину увезут.

Доктора удалось уговорить. Он согласился, что ей в основном нужен сейчас покой, питание.

— Остальное сделает молодость. А уход, — он покосился на Игоря умными веселыми глазами, — уход тут, по-видимому, неплохой.

— Да и нести ее по тайге до Ягдыньи, к самолету, — это тоже не очень было бы полезно, — поддержал Николай Иванович.

После этого доктор вышел из палатки, сел в тени на камешке, курил и любовался на сопки. Тут подошли Львовский и Капитон Романович. Они задержались у реки, умылись, облили холодной водой головы, даже разулись и походили босиком по песку. Их очень измучил переход от Ягдыньи, и только теперь они немного освежились.

Капитон Романович выражал свои нежные чувства к Ирине тем, что терял в ее присутствии дар речи. Теперь, когда выяснилось, что Ирина жива, но сломала ногу, Капитон Романович не решался сразу войти в палатку. Он боялся, что или расплачется или бросится к Ирине и поставит ее в неловкое положение: мало ли что могут подумать!

Все же он вошел. Ирина показалась ему такой бледной, такой несчастной.

— Ну что, доктор? — шепотом спросил он, отыскав доктора около сопки.

— Поправится. При крушениях и бомбежках всегда чудеса: одного наповал, а у сидевшего рядом — ни царапинки. Летать ей, конечно, больше не следует, а замуж выйти — пожалуйста, хоть сейчас.

Капитон Романович, к удивлению доктора, густо покраснел и отвернулся.

Настроение приезжих резко изменилось, когда они тщательно осмотрели самолет. Подпиленный трос ощупали поочередно.

— Так, — сказал инженер Львовский, обменявшись взглядом с молодым юристом. — Двух мнений не может быть.

— Все ясно. И надо скорее ехать туда, на аэродром.

Вернувшись в палатку, все были очень молчаливы и нехотя отвечали на расспросы.

— Кто у вас механик на аэродроме? — спросил