Антология советского детектива-48 - Николай Иванович Леонов

– Вали отсюда, Моня! Если я тебя где и видел, так в гробу! – И, растопырив пальцы, ткнул однокашника по глазам.

Моню как ветром сдуло. Инспектор Вольф, начав разыскивать наемника, Моню не нашел, но бармен рассказал, что еврей из России как-то удивлялся, ведь бывают же люди так похожи. Так всплыло название российского города, бармен знал, откуда родом русский еврей, но больше о нем не знал ничего. Дитер получил описание русского, который отказался признать соотечественника, обнаружил его следы в других пивных и маленьких барах. Столь скудная информация и легла в основу розыска.

Если бы Олег Сергеев знал о последствиях своей случайной встречи в Мюнхене, то не только бы отказался от свидания с Ниной, а просто бы застрелил любовницу, порвал единственную ниточку.

Признаваться Нине, что такая накладка произошла, Олег не собирался, искренне полагал: хотя встреча в Мюнхене и была неприятной, однако дурных последствий иметь не может.

– Надеюсь, люди серьезные? – достаточно равнодушным тоном спросил Олег.

– Очень серьезные, – искренне ответила Нина.

И Олег почувствовал эту искренность, кивнул и сказал:

– Прекрасно. Я от работы не отказываюсь. Только в этот раз и деньги будут другие, и конкретную обстановку я должен прояснить сам, здесь, а не двигать неизвестно куда, неизвестно к кому и болтаться там, будто лакей в прихожей. Ты, подруга, обговори вопрос в принципе, реши свои финансовые проблемы. Если все сложится, сведи нас и уходи в сторону.

Такая постановка вопроса Нину вполне устраивала, она села, обнажила грудь, которая в зеленоватом свете казалась перламутровой, сказала:

– Договорились, дорогой, иди ко мне.

…Василий нашел «Волгу» с работающим передатчиком довольно быстро. Она стояла в тупичке между трехэтажными домами. Оперативник проехал квартал, загнал «Жигули» во двор, прошелся по темному безлюдному переулку, на углу в коммерческом киоске купил бутылку коньяка, не столько для согрева, больше для прикрытия. Известно, мужик в России, от которого пахнет, а карман у него оттопыривается, – фигура столь обычная, естественная, как дерево в лесу.

Напротив тупичка, в котором стояла «Волга», кособочился домишко, как в сказках говорится, без окон, без дверей. Видимо, домишко готовили под снос, жильцов выселили, власти в очередной раз сменились и о хибаре забыли. Василий вошел в подъезд, в нос ударило таким густым амбре, что даже привычный к различным запахам русский человек должен был несколько раз выдохнуть, прежде чем акклиматизироваться. Помянув полковника, снабдившего деньгами, добрым словом, оперативник сделал несколько больших глотков, плеснул на ладони, протер шею и грудь, сосредоточенно оглядывал переулок. Теперь все зависело от осторожности Нины. Если девица в одном из ближайших домов, то он ее выход засечет и квартиру, в которой Нина была, установит. А вот если официантка перестраховалась и появится из-за угла, с улицы, тогда плохо, даже безнадежно.

Полковник – сыщик настоящий, сам в таких засадах сиживал, рассуждал Василий, и меня поймет, но уж очень нужна удача. Ведь как ни объясняй, а сегодня с сопровождением капитан лопухнулся. И судя по словам полковника, они цеплялись за край, пока он, оперуполномоченный угро, разглядывал автоматчика, решал, что можно предпринять, коллег могли прирезать.

Опер беспокоился напрасно, Нина вышла из подъезда двухэтажного дома, расположенного вплотную к развалюхе, в которой прятался Василий. И хотя темень была глаз выколи, Василий отодвинулся в глубь дома, и, лишь когда стук мотора «Волги» пропал в шелестящей тишине засыпающего города, опер вышел на чистый воздух.

Оперативник вернулся на дачу около четырех утра.

…Дитер спал крепко, как и положено солдату после тяжелого боя. Гуров даже не ложился, сидел в кабинете, развалившись в низком кожаном кресле, положив ноги на журнальный столик; порой дрема побеждала, полковник уплывал в туман, но он быстро рассеивался. Он не хотел признаваться, как сильно его задели слова Дитера о роботе, запрограммированном на розыск и уничтожение, почему-то виделся механический пес из романа Брэдбери – сколько-то градусов по Фаренгейту. Полковник не мог вспомнить, сколько именно градусов, но механического пса, способного чуять жертву на огромном расстоянии и выпускающего из пасти иглу, с которой капал парализующий яд, представлял отчетливо.

Задолго до появления Василия сыщик вновь сварил себе чашку кофе, достал из кармана тонизирующие таблетки, полученные весной от коммерсанта Юдина, принимать не стал, решив, что еще не вечер, главные события впереди. Он заставил себя переключиться с Брэдбери на реальную жизнь, тогда подсознание сделало ему подарок, вернуло к мыслям о допущенной ошибке. Он ломал голову над этим вопросом больше суток, происшествия последних часов, борьба за жизнь утопили сомнения, теперь они вновь вернулись, требовали ответа. Это были даже не сомнения, уверенность, что ошибка допущена, она особенно опасна, так как не удавалось ее установить, вспомнить что-то совершенно элементарное.

Когда полковник увидел оперативника, продрогшего, грязного, главное, с лицом человека, явно потерпевшего поражение, то бодрым голосом сказал:

– Ладно, ладно, Вася, ты, главное, не раскисай, умойся, переоденься, я тем временем сварю кофейку, дам таблеточку, ты оклемаешься и неторопливо расскажешь о своих подвигах.

Василий взглянул на Гурова благодарно, в который уже раз удивляясь энергии полковника и сколь он бывает разный, чаще сдержанный, жесткий, редко шутит, а вот порой участливый, но всегда собранный и конкретный.

Оперативник, в великоватом ему тренировочном костюме Гурова, сухих шерстяных носках, пил обжигающий кофе и рассказывал, как все хорошо начиналось и сколь плачевно закончилось. Дом двухэтажный, в подъезде, из которого вышла Нина, всего шесть квартир, в которых в тесноте и бедности прозябают люди совершенно неподходящие, жильцов не содержат, да и места для постороннего человека в их жилище физически нет. Лишь на втором этаже занимает однокомнатную квартиру одинокий мастер из телеателье. Живет он свободно, даже богато, так ведь человек, умеющий сегодня наладить телевизор, никак не беднее даже мясника. Гуров со столь очевидным выводом согласился, взял со стола принесенную Василием початую бутылку коньяка.

– Для согрева и конспирации, правильно мыслишь, капитан. – Полковник налил Василию щедро, себе чуть-чуть. – А как тебе ночью все это выяснить удалось?

– Лев Иванович, тут же не Москва, тут, считай, каждый второй если не приятель, так знакомый, а коли нет, то уж обязательно дружок твоего соседа. Отыскал бухгалтера ЖЭКа, поднял, притащил в контору, пролистал книгу, расспросил. – Василий поднял стакан. – Можно?

– С ума сошел? – Гуров взглянул строго. – Я тебе налил, чтобы ты смотрел и запоминал, чего на работе пить никогда не разрешено.

Опер растерялся, опустил стакан.

– Василий! – Гуров постучал пальцем по виску.

– Понял, господин полковник! –