Бедная мисс Финч - Уилки Коллинз

— Мы сначала займемся вопросом, следует ли мне уехать из Димчорча, — сказал он. — Получили вы письмо Оскара?

— Получила.

— И прочли?

— И прочла.

— Так вы знаете, что мы понимаем друг друга?

— Я знаю, что брат ваш принес себя в жертву и что вы подло воспользовались этим.

Он вздрогнул и поднял на меня глаза. Я видела, что или мои слова, или мой тон задели его.

— Вы пользуетесь тем, что вы женщина, — сказал он. — Не заходите слишком далеко. То, что сделал Оскар, было сделано добровольно.

— То, что сделал Оскар, — возразила я, — было жалким безрассудством, жестокой несправедливостью. Тем не менее в побуждениях, руководивших им, есть что-то великодушное, что-то благородное. Что же касается вашего поведения в этом случае, я не вижу в побуждениях, руководивших вами, ничего, кроме низости и малодушия.

Он вскочил со стула и бросил сигару в пустой камин.

— Мадам Пратолунго, — сказал он, — я не имею чести знать, есть ли у вас семья. Я не могу потребовать от женщины удовлетворения за Оскорбление. Не найдется ли у вас какого-нибудь родственника в Англии или за границей?

— У меня найдется то, чего достаточно в настоящем случае, — возразила я. — У меня найдется искреннее презрение ко всевозможным угрозам и твердая решимость высказать все то, что я думаю.

Он подошел к двери и отворил ее.

— Я не дам вам возможности продолжать, — заявил он. — Позвольте оставить вас в этой комнате и пожелать вам доброго вечера.

Я вошла в дом, вооружившись отчаянным намерением, которое могла сообщить только ему и только в крайнем случае. Теперь пришло время сказать то, что я всем сердцем желала оставить невысказанным.

Я встала в свою очередь и остановила его, когда он выходил из комнаты.

— Возвратитесь к вашему креслу и к вашей книге, — сказала я. — Наше свидание окончено. Покидая этот дом, я должна сказать вам последнее слово. Вы напрасно теряете время, оставаясь в Димчорче.

— В этом я себе лучший судья, — отвечал он, сторонясь, чтоб я могла выйти.

— Извините, вы совсем не в таком положении, чтобы судить. Вы не знаете, что я намерена сделать, лишь только вернусь в приходский дом.

Он мгновенно переменил положение и стал в дверях, преграждая мне дорогу.

— Что же вы намерены сделать? — спросил он, устремив на меня настороженный взгляд.

— Я намерена заставить вас уехать из Димчорча.

Он нагло засмеялся. Я продолжала так же спокойно, как прежде:

— Вы сегодня утром изображали своего брата перед Луциллой, — сказала я. — Вы сделали это в последний раз, мистер Нюджент Дюбур.

— Неужели? Кто же помешает мне сделать это опять?

— Я.

В этот раз он воспринял мои слова серьезно.

— Вы? — спросил он. — Как можете вы управлять мною, позвольте узнать?

— Я могу управлять вами через Луциллу. Я могу сказать ей правду и скажу, лишь только вернусь в приходский дом.

Он вздрогнул, но тотчас же пришел в себя.

— Вы забыли нечто, мадам Пратолунго. Вы забыли, что сказал нам доктор.

— Нет, не забыла. Если мы как-нибудь встревожим его пациентку в ее настоящем положении, доктор отказывается отвечать за последствия.

— Да.

— Да, но из двух зол — предоставить вам свободу разбить сердца обоих или пренебречь предостережением доктора, я выбираю последнее. Говорю вам прямо, что я готова лучше видеть Луциллу слепой, чем замужем за вами.

Нюджент Дюбур был уверен, что предостережение доктора свяжет мне язык. Я уничтожила эту уверенность, и все его расчеты полетели на ветер. Он так побледнел, что я, несмотря на темноту, заметила перемену в его лице.

— Я не верю вам, — сказал он.

— Приходите завтра в приходский дом и увидите, — отвечала я. — Больше мне нечего сказать вам. Пропустите меня.

Вы, может быть, думаете, что я только пугала его. Вовсе нет. Хвалите меня или порицайте, если угодно, я действительно намеревалась сделать то, что говорила. Что мое мужество не изменило бы мне во время пути из Броундоуна в приходский дом, что я не отказалась бы от моего намерения, увидев Луциллу, я не утверждаю. Я хочу только сказать, что в ту минуту, когда я в отчаянии угрожала открыть Луцилле истину, я положительно намеревалась исполнить это, и что Нюджент. Дюбур понял по моему голосу, что я не шучу.

— Злодейка! — воскликнул он, подойдя ко мне все себя от ярости.

Вся страсть, с которой этот жалкий человек любил ее, вылилась у него в этом одном слове.

— Не высказывайте мне вашего мнения обо мне, — отвечала я. — Вы, конечно, не можете понять побуждений честной женщины. В последний раз говорю вам, пропустите меня.

Вместо того, чтобы пропустить меня, он запер дверь и положил ключ в карман. Потом указал мне на стул, с которого я встала.

— Садитесь, — сказал он изменившимся голосом, свидетельствующим о внезапной перемене в его настроении. — Дайте мне подумать немного.

Я возвратилась на свое место. Он сел в кресло у противоположной стороны стола и закрыл лицо руками. Мы сидели некоторое время молча. Я взглянула на него раза два, пока он думал. Вдруг что-то блеснуло между его пальцами. Я тихо привстала и наклонилась, чтобы рассмотреть. Слезы! Честное слово, слезы текли по его пальцам! Я собиралась было заговорить, но раздумала и промолчала.

— Скажите, чего вы хотите от меня? Что должен я сделать?

Таковы были его первые слова. Он выговорил их, не отнимая рук от лица, так тихо, так грустно, с каким безнадежным горем, с таким смирением в голосе, что я, которая вошла в комнату, ненавидя его, подошла к нему, я, которая за минуту перед тем повергла бы его к моим ногам, если бы могла, положила руку на его плечо, жалея его всем сердцем. Вот каковы женщины! Вот вам образец их благоразумия, твердости и самообладания.

— Будьте справедливы, Нюджент, — сказала я. — Будьте честны. Будьте тем, кем я вас когда-то считала. Это все, чего я требую.

Он положил руки на стол, опустил на них голову и расплакался. Это было так похоже на его брата, что мне пришло в голову, не принимаю ли я одного за другого. «Оскар, — подумал я, — все тот же Оскар, каким я видела его, когда говорила с ним в первый раз в этой комнате».

— Полноте, — сказала я, когда он немного успокоился. — Мы кончим тем, что поймем друг друга и будем опять, несмотря ни на что, уважать друг друга.

Он раздраженно сбросил мою руку с своего плеча и отвернулся от света.

— Можете ли вы понять меня? — спросил он. — Вы сочувствуете Оскару. Он — жертва, он — мученик, вы его уважаете, вы его жалеете! Я — эгоист, я — негодяй, у меня нет ни чести, ни совести! Растопчите меня ногами, как пресмыкающееся. Если я страдаю, то я этого вполне заслуживаю. Стоит ли жалеть, не правда ли, такого негодяя, как я?