Испытание смертью или Железный филателист - Шуммит Датта Гупта

И не сосчитать, во скольких номерах он просыпался по зову будильника, с напряжением вспоминая, что же за страна сегодня за окном. Все эти временные жилища давно слились для него в один среднеарифметический просторный уютный номер, столь же равнодушный, сколь и гостеприимный.

Нынешний отель, к сожалению, был новым, а номер неброским и вполне функциональным. Пожалуй, в нем не было ничего примечательного, кроме висящей над двуспальной кроватью кроваво-красной картины, на которой был изображен букет цветов.

С точки зрения искусствоведческих знаний Отто, картина была стопроцентной мазней местного авангардиста, расковавшегося после учебы в Европе.

Впрочем, если бы не она, то современная бледная мебель, стены анемичного цвета и унылые жалюзи напоминали бы интерьер больничной палаты.

Отто приехал в логово беснующегося апартеида за заказами на химчистки. И его ни на секунду не волновала местная политика, самым громким событием которой была недавняя смерть в тюрьме основателя движения «Черного самосознания» Стивена Бико.

Отто меньше всего занимало происходящее в юаровских тюрьмах. Он почти ничего не знал о лидере борьбы с апартеидом, информация о котором передавалась местным населением из уст в уста.

А меж тем, почетный президент «Собрания темнокожих» Стивен Бико, исключенный из местного университета за пропаганду политических взглядов, и при жизни находился под жестоким надзором власти. Ему было запрещено покидать город, разговаривать более чем с одним человеком и публично выступать.

Его не разрешалось цитировать как в печати, так и в устной речи. Но именно цитаты Стивена Бико сыграли решающую роль в организации молодежных протестов против введения обязательного преподавания всех школьных предметов на языке африкаанс.

Африкаанс, являвшийся до начала XX века диалектом нидерландского, был языком белых завоевателей. А местное население разговаривало и хотело учиться на языках ндебеле, коса, зулу, сесота, тсвана, свази, венда и тсонга.

Молодежные протесты были жестоко подавлены полицией, а власти начали охоту на Бико. Его арестовали по подозрению в терроризме, по статье, дававшей тюремщикам любые полномочия. После допросов и пыток Бико был перевезен в тюрьму Претории и тут же скончался в тюремном лазарете.

Министр юстиции ЮАР объявил, что причиной смерти Стивена Бико стала политическая голодовка, но экспертиза показала, что это результат черепно-мозговых травм.

Народные волнения после убийства Бико были жестоко подавлены, а организации, выступающие против политики апартеида, запрещены. Именно тогда Совет безопасности ООН и ввел эмбарго на ввоз и продажу оружия ЮАР.

Как добропорядочный немец и христианин, Отто, безусловно, осуждал апартеид, но как делец радовался отсутствию конкурентов. Смерть Стивена Бико в тюрьме Претории была для него чем-то из телевизионных новостей, а не из реальной жизни.

Отто понимал, что в такой сумасшедший дом, как ЮАР 1979 года, едут только по-настоящему рисковые парни. Поле для бизнеса казалось огромным, ведь прежде на землю ЮАР не ступала нога торговцев химчистками.

Размышляя об этом, Отто решил рискнуть по-крупному — нанять самолет, чтоб развозить химчистки нового поколения по всей стране.

С одной стороны, черные повстанческие группы могли продырявить этот самолет не только по идеологическим соображениям, но и из чистой любви к пальбе по движущимся предметам.

Но с другой стороны, это все равно было меньшим риском, чем автомобильные путешествия по африканским дорогам, проложенным среди полей и прорубленным среди джунглей. Местные предупредили, что на подобных маршрутах к непредсказуемости повстанцев может прибавиться аппетит животного мира.

Идея самолета ласкала мальчишеское воображение Отто. Появление торговца новыми химчистками с неба само по себе выглядело как реклама технического прогресса и гармонично сочетало немецкую страсть к машинам и театральности.

Отто дал объявление с анкетой в местную скандальную газету «Citizen» о том, что ищет пилота с опытом работы в экстремальных условиях. И в ответ на объявление почтальон принес ему мешок заполненных анкет от самых невероятных людей. Судя по ответам, большинство из них видели самолет только в кино.

Перечитывая страницы, заполненные корявыми почерками суперменов и тех, кто хотел бы ими казаться, Отто выбрал немца примерно своего возраста, позвонил ему и назначил встречу в баре отеля.

Пилота звали Уго Ластман. Это был крепкий, сдержанный блондин невысокого роста. Говорят, высоким неудобно долго сидеть в кабине самолета — устают ноги. Глаза у Уго были стальными и по цвету, и по выражению.

Отто шокировали коротковатые брюки пилота и летняя обувь на босу ногу. Он считал пляжный стиль одежды на деловых переговорах дурным тоном, но сделал вид, что не обратил на это внимания, и протянул руку для крепкого рукопожатия.

Когда сели за барную стойку, Уго заказал кофе.

— Может, чего-нибудь покрепче? — спросил Отто.

— Господин Шмидт, я — военный летчик и предпочитаю летать и обсуждать дела на трезвую голову, — резковато ответил Уго. — Из вашего объявления в газете я не понял, для чего вы ищете пилота?

По его интонации Отто стало ясно и то, что парню очень нужна работа, и то, что у него проблемы с алкоголем.

— А я, пожалуй, выпью виски с содовой! На меня плохо действует здешний климат, — приветливо улыбнулся Отто и закурил. — Тем более есть повод: не каждый день встречаешь в Йоханнесбурге западного немца. «Hier sind wir unter uns», в смысле «здесь все свои»!

— Я не западный немец, а просто немец. Родился здесь в тридцать девятом, — холодно уточнил Уго.

— Думаю, любой немец нашего поколения предпочел бы родиться здесь, а не в Германии, — доверительно заметил Отто и кивнул бармену: — Виски с содовой!

— Еще бы! Моих родителей занесло в Йоханнесбург предчувствие беды. — Голос Уго немного потеплел. — Они уехали из Германии до прихода Гитлера к власти.

— Можно только позавидовать… — вздохнул Отто.

— Тем более, что мой дед по матери — еврей. Он к тому времени уже умер, но отец, слава богу, переселил маму поближе к зулусам и подальше от газовых камер. — В понимании гитлеровских нацистов внешне Уго совсем не был похож на еврея, скорее на истинного арийца. — Здесь немецкая диаспора дружит с еврейской. Это у вас в Германии свой — чужой, а здесь по-настоящему «все свои»!

— В стране апартеида?

— Господин Шмидт, никто не имеет права наставлять ЮАР с позиции старшего брата! Со Второй мировой прошло слишком мало времени, чтобы немцы учили других, как правильно жить! — Уго снова перешел на крайне нелюбезный тон.

— Мои родители не были нацистами и спасли несколько еврейских семей. Отец воевал с коммунистами и был убит. Мама погибла во время бомбежки. Мне было одиннадцать, и я тоже бы погиб, если б меня не отправили к дяде в Берлин. Так что я не готов брать на себя вину Гитлера! — не менее жестко ответил Отто, понимая, что пора переходить к теме встречи.