Дело с довоенных времен - Алексей Фёдорович Грачев

— Вот понять не могу, — проговорил он задумчиво. — Похоже, немец будет подходить с той стороны, от вокзала, а роют на этом берегу. Выходит, что ту сторону оборонять не будут?

— Может, и так.

Гладышев поднялся из-за стола, тоже подошел к окну. Протер запотевшее стекло рукавом, проговорил назидательно:

— Тут стратегия, Петр Гаврилович. Раз надо левый берег защищать, будут защищать левый.

— К зиме, — вставил тут следователь. — Пока то да се, наступит зима, мороз остановит Волгу. Вот ров и кстати.

Подошел к ним и милиционер, отпустивший женщин, гомонивших шумно, по-цыгански. Ему было под шестьдесят. Плотный, в серой солдатской шинели, с кобурой револьвера на ремне. Тоже сунулся к окну, как будто впервые был здесь.

— Я тебе, Порфирий Аниканович, скажу по первой германской войне, как я ее прошел всю от начала до конца. Под Двинском кончил. Заболел от воши. От пуль уцелел, от снаряда уцелел, а вошь свалила меня почище пули или осколка. Так вот про германца... Он такие рвы обходить будет. Не будет он наваливать побитых в ров, он, конечно, обойдет. И здесь коль увидит фортификации, пойдет через судоверфь или же у Васильевского острова переправу наладит. Но не пойдет в лобовую...

— Ну что же, — ответил за Гладышева следователь, пряча бумаги в портфель, — уже одно это хорошо. Пока ищет место для прорыва, время уйдет. Сумеют войска встать на дороге.

Гладышев проводил Короткова на крыльцо. На крыльце уже сказал:

— Подумал я, Петр Гаврилович, что если моторка шла с вещами, то вещи эти остались на верфи или у элеватора.

— Я тоже так думаю. Я тоже прикинул, что за это время — только-только припрятать там мануфактуру. А у кого — надо искать. Проверим еще раз лодки. Ты здесь, я там. И обойдем верфи и элеватор.

— Но, может, эта лодка никакого отношения к мануфактуре не имеет, — вдруг сказал Гладышев то, что думал и Коротков.

Коротков пожал плечами:

— Вполне возможно. Тогда останется еще одна версия, но проверенная...

6.

Скрежет лопат в противотанковом рву напоминал шум леса при сильном ветре. Голоса почти не слышались. Народ — больше пареньки, девчата. Коротков спрыгнул в ров, перешел и поднялся из него, вышел к реке, к пристани. Пароход «Контролер», точно только его и ждал, сразу отвалил от берега.

Волга была темна от низких туч и раскачивалась, как на качелях, и пароходик раскачивался, плюхался шумно носом, а то оседал глубоко кормой, подвывал вдруг гудком, как от испуга. Лица пассажиров, тесно набившихся в каюту, были тоже темны и казались неживыми. Коротков смотрел на них исподтишка, так, чтобы никто не заметил этого пристального взгляда. Сейчас, в войну, люди стали пугаться пристальных взглядов. Да и верно — что это за человек, который смотрит на тебя так внимательно. Может, он враг, пробравшийся в город?

Эта вот сухая женщина с корзиной, покрытой рядном. О чем она думает, засунув руки в рукава плюшевого жакета? Или этот паренек в шинели ремесленника? Или та вот девочка, укутанная материным, видимо, широким кашемировым платком? Об отце? Отец, может, под Можайском уже или же на Мариупольском направлении отходит с боями, как сообщило Совинформбюро. Или вот так же, качаясь, идет в неведомых водах навстречу железному грохоту дальнобойных орудий? А эти две девушки в фуфайках, прижавшиеся друг к другу? Ров, видимо, копали. Этот вот старик в железнодорожной куртке? Может быть, машинист. Рабочий в спецовке, от которой резко пахнет льняным маслом — ясно: с льнозавода.

Шлепала вода о днище парохода, чавкали машины в трюме, и оттуда, сквозь перегородку, доносило печным жаром. В окне виднелась громада маслозавода, трубы — как вскинутые вверх орудия, и дымы над ними — точно после улетевших в небо тяжелых снарядов. Гулко дрожала перегородка, и Коротков прижался к ней — тело тоже задрожало ознобно. Он поднялся, вышел на палубу. Гудок вскрикивал — в лицо из трубы брызгало горячими каплями, как будто откашливался кто-то огромный, несущийся вот так, с плеском, по воде.

Пристань подпрыгивала на бурных волнах. Она мягко приняла легкий пароход, попищала шпангоутами. Коротков втиснулся в толпу возле трапа, сошел на берег. Поднялся по булыжной мостовой в город, пройдя несколько домов, остановился возле редакции городской газеты. Он вспомнил о редакторе, пожилом высоком и худощавом человеке, всегда в пальто, накинутом на плечах, всегда подбивающего пальцем очки на носу, н решил зайти, тем более что было дело к нему. В редакции стояла тишина — лишь в кабинете редактора слышались голоса. Он вошел и увидел его с папиросой в руке и сейчас в пальто на плечах. На диване сидел, вытянув ноги в солдатских сапогах, одетый в военное обмундирование, совсем паренек, похожий скорее на ремесленника.

— Ага, Петр Гаврилович, — проговорил редактор, подымаясь из-за стола. Рука у него была суха, крепка и странно вздрагивала, как вздрагивала только что перегородка на пароходе. — Познакомься: это Миша Васильев, наш бывший корреспондент, он только что с фронта. На побывке два дня. За боевой подвиг.

Коротков пожал руку пареньку, привставшему быстро, как перед командиром. Лицо небольшое, темное, обветренное, в скулах ожесточенность, губы сжаты, глаза спокойные и какие-то даже равнодушные.

— Он получил орден Красной Звезды под Калинином. Парашютистов немецких брали в облаву.

— Вот как — уже под Калинином. А в сводках про этот город еще не говорили. О направлении только.

— На подходе к Калинину, — проговорил Миша, присаживаясь снова и вытягивая ноги. — Километров за пятьдесят, не больше. Пятьдесят километров танкам пройти за день.

— Так что же? — глядя на Короткова, спросил тревожно редактор. — Выходит, и наш город скоро вступит в бой, Петр Гаврилович?

— До этого еще далеко, — ответил Коротков, присаживаясь к столу. Спрашивать бывшего корреспондента газеты ему почему-то не захотелось. Понятно было и так, что немцы обходят Москву. Калинин... Это значит — отрезать Ленинград от Москвы и отрезать столицу от всей страны. А коль и впрямь отрежут — то их город останется в открытом поле, грудью в грудь. Как он выдержит ту лавину танков, самолетов?

— Что же это? — спросил он Мишу, — все назад да назад.

— Ничего, — ответил строго паренек. — Резервы идут большие с востока, говорили нам. Бои будут под Москвой. В Москву они не войдут. Остановим...

Короткова поразили эти слова: такой юный,