Предательство в Неаполе - Нил Гриффитс

Поднимаю взгляд на синьору Мальдини.

— Спасибо. — Пытаюсь встать, она подает руку для опоры. Я голый, но мне плевать. Говорю: — Ванная.

Старушка по-прежнему держит меня за руку, едва ощутимо сжимает ее, пока я медленно выбираюсь из комнаты. Только в дверях понимаю, что один глаз у меня не видит, и едва не падаю вперед. Спасибо, синьора Мальдини вцепляется в меня сзади. Я выпрямляюсь, опираюсь о дверной косяк.

Оказавшись в ванной, хватаюсь за раковину и разглядываю себя в зеркале. Лицо смахивает на картину Пикассо. Человеческие черты проглядывают, но место, куда меня ударили, стало плоскостью, под углом отходящей ото лба: кубистское дополнение к обыкновенному во всех иных отношениях лицу. Как будто у меня срезали часть лба и приклеили на голове чуть повыше. И все это жутко пламенеет.

Левая глазница черная, вся заплыла и залита кровью. Одна сторона лица покрыта потеками запекшейся розоватой крови. Хочется заплакать, но боль и вызванный ею всплеск адреналина останавливают меня. Плакать хочется, потому что я едва узнаю себя. Плакать хочется, потому что я оказался бессилен противостоять решению Саварезе хорошенько мне врезать. Плакать хочется, потому что от брови до волос пролегла страшная рана. Плакать хочется, потому что я не в силах защитить себя, когда пистолетная рукоятка способна запросто раскроить мне череп.

Бережно подношу руку к голове, но зеркальное отражение и заплывший глаз не позволяют правильно рассчитать движения. От напряжения голова идет кругом. Часто и неглубоко дыша, ощупываю рану. Боль нестерпимая, и я падаю в обморок. Придя в себя, переворачиваюсь и уповаю, что через некоторое время в руках у меня достанет силы, чтобы снова встать на ноги. Едва не теряю сознание. С меня хватит. Пускаю холодную воду и осторожно обмываю лицо, не трогая его левой верхней части. Потом наполняю раковину тепловатой водой. Надо очистить рану и обеззаразить ее. Зову синьору Мальдини, прошу дать мне коньяку. Она приносит целую бутылку.

Окунаю голову в воду. Даже не знаю, как я выдержал: боль адская. Вода мутнеет от крови. Я весь подбираюсь, прижимаюсь животом к раковине, рукой вцепляюсь в ее край. Теперь коньяк. Дотягиваюсь до бутылки. Прикидываю, где начало раны на голове, и лью. Секунду не чувствую ничего, а потом валюсь с ног. Такое впечатление, что тело пополам разрубили топором, вошедшим в мою рану, как в простую отметину, сделанную для нанесения основного удара. Ору. Синьора Мальдини рядом со мной стоит на коленях. Опираюсь на ее руку. Постепенно жгучая боль стихает, и мне удается сесть на унитаз. Темные капли коньяка стекают на грудь, на ноги. Заплывший глаз дергается и сжимается глубоко в глазнице. Синьора Мальдини направляется обратно к двери. Интересно, как она объясняет то, что произошло? Старушка не видела, как я вернулся ночью, так что, вероятно, думает, что это случилось вчера. Может, я напился и упал? Или меня ограбили? Не вижу смысла пускаться в объяснения. Что бы она подумала, если бы знала? Лоренцо Саварезе у нее в квартире. В данный момент мне нужны поддержка и сочувствие, а не страх и порицание. Я слабо улыбаюсь. Старушка закрывает дверь, а я начинаю плакать. Сижу, выпрямив спину, на унитазе, упершись руками в стены, чтобы не упасть. Я не знаю, что делать. Я перепуган и хочу, чтобы все кончилось. Просто хочу, чтобы все кончилось.

4

Медленно одеваюсь, двигаясь с осторожностью, потому что стоит только дернуться, как начинает кружиться голова. Так и кажется, будто у меня в мозгах полно крови и стоит мне шевельнуться, как она заполнит весь череп. Кровь стоит даже в глотке. Глотать трудно. Не знаю почему. Даже когда удается, тут же нападает приступ кашля, который приносит мерзкий привкус тошноты. Это еще хуже крови.

Когда я покидаю свою комнату, синьора Мальдини сидит за круглым столом и курит. Волосы у нее сбиты набекрень, но я вижу, что она встревожена. Синьора поднимает на меня глаза, рассматривает рану, которая уже промыта, очищена от спутанных волос и засохшей крови. Похоже на ожог: бело-розовая плоть сходит на нет вокруг неровного рубца, где кожа еще не срослась. На рубце образуется тонкая пленка коросты. Похоже на результат сильного столкновения на дороге, как если бы я со всей силы треснулся головой о руль машины.

Знаю, что нужно как-то объяснить все синьоре Мальдини. Однако единственное, что она сможет понять с моих слов, — это перечень имен: судья, его жена, убийцы, родственники убийц — в сопровождении языка жестов с идиотским описанием нападения. Я знаю, что я хочу сказать: если я не уйду, меня убьют.

Сажусь напротив старушки, беру сигарету. Первую за последние десять лет. Закуриваю, делаю затяжку. Меня тошнит, голова идет кругом, однако в то же время мне становится легче, боль притупляется.

Докуриваю сигарету и решаю позвонить Луизе. Алессандро, полагаю я, на работе. Никто не отвечает. Снова сажусь. Нервно барабаню зажигалкой синьоры Мальдини по столу. Мне нужно выйти на улицу. Нет сил сидеть здесь и ждать неизвестно чего. Предупреждение мне было дано. Никто и не подумает повторить его ради забавы. В данный момент я в безопасности, как никогда. Смотрю, есть ли у меня монетки, чтобы позвонить Луизе из телефона-автомата.

Оказавшись на залитой солнцем улице Санта-Мария-ла-Нуова, я вдруг понимаю, что у меня нет ни плана, ни цели: знаю только то, что сегодня отбываю восвояси. Быстро поднимаюсь по улице Санта-Чьяра до площади Беллини. Официанты и официантки выносят столики и стулья, сооружают плотные тенты. Хочется остановиться, съесть что-нибудь, но я продолжаю шагать. Направляюсь на Санта-Мария-ди-Константинополи. Надеюсь, что вот-вот объявится Джованна и убедится, что я не в состоянии ей помочь, однако я почти уверен, что она сама получила такое же предупреждение и, следовательно, понимает, что мы разбиты в пух и прах. Я должен уехать, она должна остаться.

Останавливаюсь у телефона, звоню Луизе. По-прежнему никто не отвечает. Начинаю беспокоиться. Где она может быть? Не случилось ли с ней чего? Может, достает обещанные деньги? Теперь это — бессмысленный риск. На билет домой у меня вполне хватит, лишних мне не нужно. С другой стороны, если она достанет денег, то, быть может, сумеет передать их Джованне. Быть может, хватит и на то, чтобы начать новую жизнь. Луиза может даже дать Джованне мой адрес, отправить ее ко мне. Оказывается, меня сильно занимает и тревожит судьба Джованны. Я оставляю ее одну, хотя и обещал помочь. От этой мысли появляется новый приступ тошноты. Пришлось встать и опереться о стену. Оставлять Джованну одну мне не хочется, но меня убьют, если я стану помогать ей. Жить она будет. Есть способы получше, при которых мы оба остаемся в живых. От этого мне становится легче: логика неопровержимая. Снова ищу телефон и звоню Луизе.

Трубку берет Алессандро:

— Pronto.

Я молчу.

Алессандро повторяет:

— Pronto.

В голове у меня стучит.

— Это Джим. Хочу попрощаться с Луизой. — Очень стараюсь говорить уверенно, четко, но дрожь в моем голосе красноречивее произносимых слов.

— Вы сегодня уезжаете? — холодно спрашивает Алессандро.