Белоснежка должна умереть - Неле Нойхаус

— В ней уже тогда было что-то такое, что внушало страх даже парням… — Остальные согласно кивнули. — Надя не случайно взлетела так высоко. Если она чего-то захочет, она обязательно добьется своего. Ни перед чем не остановится.

Надя фон Бредо увидела в Амели угрозу и устранила ее, воспользовавшись ее доверием. То, что ради достижения своих целей она легко могла пойти на убийство, не предвещало ничего хорошего.

Боденштайн сидел в машине, погруженный в свои мысли. Что за день! Труп Ларса Терлиндена, пожар в мастерской Тиса, гнусные инсинуации Хассе, встреча с Даниэлой Лаутербах… Тут он вспомнил, что должен был позвонить ей, после того как она сообщит Кристине Терлинден о самоубийстве сына. Он достал телефон, порылся в кармане плаща и нашел ее визитную карточку. Набрав номер, он с бьющимся сердцем замер в ожидании ответа. Но включился автоответчик. Он оставил ей сообщение после сигнала и попросил перезвонить ему в любое время суток.

Он, наверное, еще долго просидел бы так в машине, если бы не этот проклятый кофе, от которого грозил лопнуть мочевой пузырь. Да и пора уже было идти в дом. Краем глаза он заметил рядом какое-то движение и чуть не получил инфаркт, когда в стекло вдруг постучали.

— Папа!

Это была Розали, его старшая дочь.

— Рози! — Он открыл дверцу и вышел из машины. — Что ты здесь делаешь?

— Я только с работы, — ответила она. — А вот ты что здесь делаешь? Почему ты не дома?

Боденштайн вздохнул и прислонился к машине. Он смертельно устал, и у него не было ни малейшего желания обсуждать с дочерью свои проблемы. Ему удалось целый день не думать о Козиме, но в эту секунду на него вновь навалилось невыносимое чувство непоправимой беды.

— Бабушка сказала, что ты сегодня ночевал у них. Что случилось?

Розали с тревогой смотрела на него. В тусклом свете единственного фонаря ее лицо выглядело призрачно-бледным. Почему он должен скрывать от нее правду? Она уже достаточно взрослая, чтобы понять то, что произошло, тем более что рано или поздно она все равно это узнает.

— Твоя мать вчера сообщила мне, что у нее роман с другим мужчиной. И я решил, что мне лучше пару дней пожить где-нибудь в другом месте…

— Что?! — изумленно воскликнула Розали. — Но… Да это же… Нет, я не могу в это поверить!

Ее ошеломление выглядело искренним, и Боденштайн почувствовал облегчение, убедившись, что его дочь не была тайной сообщницей своей матери.

Он хмыкнул и пожал плечами.

— Я тоже сначала не мог в это поверить. Но это, похоже, началось уже давно.

Розали возмущенно фыркнула, покачала головой. Вся ее взрослость мгновенно исчезла. Она опять превратилась в маленькую девочку, которой была не по плечу горькая правда, такая же непостижимая для нее, как и для него. Боденштайну не хотелось врать ей, говорить, что все еще образуется. Их отношения с Козимой никогда уже не будут такими, как прежде. Слишком тяжелой была обида, которую она ему нанесла.

— Ну и что теперь будет?.. В смысле… как… как вы…

Розали умолкла, растерянная и беспомощная. По щекам ее вдруг покатились слезы. Боденштайн обнял свою всхлипывающую дочь, поцеловал ее в голову, закрыл глаза и тяжело вздохнул. Как бы он хотел тоже вот так же взять и просто дать волю слезам, оплакивая Козиму, себя и всю их рухнувшую жизнь!

— Мы найдем какое-нибудь решение… — пробормотал он. — Мне сначала нужно все это переварить…

— Но как она могла?.. — сквозь слезы воскликнула Розали. — Я не понимаю этого!

Они постояли некоторое время молча, потом Боденштайн взял мокрое от слез лицо дочери в ладони и тихо сказал:

— Езжай домой, заяц… И не переживай! Мы с мамой как-нибудь выйдем из этого положения.

— Но я же не могу тебя сейчас бросить одного, папа! Да и вообще… Скоро Рождество, а без тебя… это уже не праздник!..

В ее словах было столько отчаяния, и это было так похоже на Розали! Она с самого детства всегда чувствовала себя в ответе за все, что происходило в семье и в кругу их друзей, и часто взваливала на свои плечи груз, который оказывался ей не под силу.

— Ну, до Рождества еще далеко. И потом, я не один, — поспешил он успокоить ее. — Со мной дедушка, и бабушка, и Квентин, и Мария Луиза. Bсe не так страшно, как тебе кажется.

— Но тебе же, наверное, очень больно и грустно!

С этим ему было трудно не согласиться.

— Ничего! У меня сейчас столько работы, что я просто не успеваю горевать.

— Правда? — с надеждой спросила она. Ее губы дрожали. — Я просто не могу без слез думать о том, что тебе больно и грустно и ты один, папа!..

— Не переживай за меня. Ты же можешь в любой момент позвонить мне или прислать эсэмэску. А сейчас тебе пора спать. И мне тоже. Завтра еще поговорим, хорошо?

Розали кивнула с несчастным видом и шмыгнула носом. Потом поцеловала его мокрыми от слез губами в щеку, еще раз обняла, села в машину и завела мотор. Он смотрел ей вслед, пока задние фонари не скрылись в лесу. Только после этого, тяжело вздохнув, он направился к дому. Сознание того, что любовь его детей останется с ним, даже если их брак развалится, принесло ему облегчение и некоторое утешение.