Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский

— Как не должны? Какая же страна без воров? Выдумали!

— А вот они так решили.

— Ну уж нет. Так дело не пойдет. Этого не бывает.

Оба помолчали. Несмотря на смелые планы, было не по себе. Раньше было проще. Вольница. Знай воровской закон — и все. Гуляй, пока гуляется. А теперь только и слышишь, что летят лучАие головы. Мельчает вор. Наколку сделает на груди да чечетку выучится отбивать — и уже мнит себя «в законе»!

— Давай коньяк.

— Из горлышка будем.

— Порошок сначала. Он ничего, просто горький.

— Знаю.

Когда был выпит коньяк, Килограмм с размаху разбил бутылку о стену. Хотелось гульбы, веселья. Хотя выпито было не так много, головы начали хмелеть.

— Чего пряники не ешь?

— А шут их знает. Ничего не видно.

Они уже заканчивали пиршество, когда вдруг послышались тяжелые шаги. Да, никакого сомнения: кто-то поднимался по ступенькам крыльца!

Воры вскочили. Прижались к стене около входной двери. Тихо. Но чувствуется, что кто-то стоит на крыльце. У Анатолия Вислогузова мелькнула мысль — не предал ли его Жора? Так они стояли, сдерживая дыхание, прислушиваясь: двое внутри помещения, один на крыльце.

Это был дорожный мастер Муравьев. Чистая случайность, что он проходил по насыпи не в обычное свое время. Чистая случайность, что Килограмм в это время надумал разбить пустую бутылку о стену.

«Что за черт! Кто-то бьет стекла в пустом доме! Не мишка ли косолапый забрался?» — подумал Муравьев и, не колеблясь, спрыгнул вниз и направился к будке.

Теперь ему послышались голоса... смех... Вот это номер! Кто бы это мог туда забраться? Муравьеву и в голову не пришло учесть, что он безоружен. Он — власть, хозяин семнадцатого железнодорожного участка. Пойдет и шугнет бездельников. Хе-хе, может быть, это любовная парочка? Вот будет смеху!

Взойдя на крыльцо, Муравьев прислушался. Тишина. Уж не померещилось ли ему? В чертей он не верил.

— Кто там? Выходи, не бойся.

Молчание. Жора достал свинчатку.

— Ну, долго я буду тут дожидаться?

Молчание.

Дорожный мастер рванул дверь. Она со скрипом открылась. Один шаг — и удар Жориной свинчатки обрушился на голову Муравьева...

— Ты немедля к себе на аэродром. А я — не заходя в гостиницу, уеду на трассу. Понял? Знать ничего не знаем! — крикнул Килограмм, перепрыгивая через труп Муравьева.

Ни раскаяния, ни жалости к случайно подвернувшемуся и убитому человеку, только желание улизнуть и избежать ответственности!

— Добирайся до пятьдесят пятого километра и там торчи на глазах у всех, — посоветовал Черепанов и скрылся в таежной чаще, проклиная и эту встречу с Килограммом, и дикое, нелепое, никому не нужное убийство.

5

Байкалову сообщили о происшествии рано утром, и он тотчас отправился на место, где обнаружили тело Муравьева. С ним были начальник милиции и начальник станции Лазоревая.

— Пьяный, наверное, был, — вздохнул начальник милиции.

— Никогда его пьяным не видел, — возразил начальник станции.

Дорожного мастера унесли. Байкалов решил вернуться, больше тут нечего было делать. Но затем решил взглянуть на пустующий дом. Он сразу заметил обломленную березку, проросшую в щель на крыльце. Разглядывая ее, он увидел одну вещь, которая могла оказаться ключом ко всей загадке: это было красивое новое вечное перо, ярко-синее, с черной каемкой. Байкалов сунул находку в карман. Потом долго осматривал внутреннее помещение. Осколки бутылки еще пахли спиртом. По-видимому, здесь была попойка, а потом пьяная драка.

Вернувшись, Байкалов вызвал Лизу и стал расспрашивать ее о дяде. Но как он ни просил припомнить, не был ли ее дядя пьяницей или просто любителем составить компанию, Лиза упрямо мотала головой:

— Дядя очень-очень хороший... Да что вы! Чтобы он хоть рюмку! Никогда и ни за что!

— А не было ли у него врагов? С кем-нибудь был в ссоре... или завидовал ему кто-нибудь?

Тут Байкалов вынул из кармана найденное им вечное перо:

— Ты у своего дяди вот этой вещицы не видела?

— Ой! — вскрикнула удивленно Лиза. — Так ведь это писателя!

— Какого еще писателя?

— Ну, который из Москвы приехал. Я сама видела, как он этой ручкой на листочке писал.

Вечное перо узнали и в ЦРМ. «Журналист» был задержан в тот момент, когда он садился в грузовую машину, чтобы ехать на каменный карьер. Он возмущался, протестовал, говорил, что будет жаловаться... Как он опешил, увидев свое вечное перо!

Сначала его принимали за крупную птицу. Повезли в Москву. Он, как говорят блатные, «шел в отрицаловку»: я не я, и лошадь не моя; знать ничего не знает; фамилия его в документах настоящая — Крутицкий; он хотел написать сочинение о строительстве — ведь пишут же другие! — и прославиться... Он долго молол всякую чепуху. Да, вечное перо принадлежит ему. Все видели — он прогуливался вечером по полотну железной дороги. Где обронил? Ну, где-нибудь на насыпи, вероятно. А не в домике? Ах, этот, нежилой? Осматривал и его. Ничего интересного. Возможно, что и там обронил. Никакого дорожного мастера не знает...

Но потом Вислогузов сорвался и стал ругаться на отборном блатном языке. Ничего путного от него не добились. Установили только, что это старый рецидивист, несколько лет назад отбывший срок наказания за кражу. В дальнейшем о нем ничего не известно, тут образуется какой-то провал. Зачем ему вздумалось ехать на Карчальское строительство? Что ему было там нужно? И зачем он убил старика?

ГЛАВА ПЯТАЯ. ДРУЗЬЯ ПОЗНАЮТСЯ В УДАЧЕ

1

Почта пришла! Лазоревая — как муравейник.

— Почта пришла! Письма! Газеты! Журналы!

Экспедитор стоит на верху грузовой машины и пытается призвать к порядку толпу:

— Товарищи! Я хочу... Товарищи! Прошу слова!

— Ты только скажи, есть мне письмо или нет — и я уйду.

— Вон мои «Огоньки», я сразу узнала.

Наконец все улажено. Почта выгружена из машины и унесена в помещение почтового отделения. Письма, газеты разобраны. Розданы. И уже у Марьи Николаевны подозрительно красные глаза: наверное, всплакнула, читая письмо от дочери.

В финотделе разбирают инструкции. Всюду, куда ни войди, читают. В техбюро ЦРМ тишина. Усиленно курят. Шуршат листы газет. Счастливчики, получившие письма, сначала прочитывают все от начала и до конца — и ничего не запоминают. Тогда прочитывают вторично. Иногда