Современный российский детектив-2. Компиляция. Книги 1-23 - Андрей Владимирович Поповский

– Говорят, на книгу пролили воск. Вот, поглядите, как испорчены другие страницы, – угодливо проговорил священник, когда пристав указал ему на это, – несколько страниц пришлось заменить, они были непригодны для чтения.

Выходило, что никто из Даниловых как будто в 1882 году не крестился, не умирал, не рождался и не венчался.

Но Арсений не был так прост. Он заметил, что вся книга исчеркана не только записями, но отпечатками сих записей. Чернильные буквы оставляли следы на предыдущем развороте страницы и последующем, как бывает, если чернила дурного качества и не просыхают до конца, а исписанные страницы справа превращались в добротную копировальную бумагу, будто пропитанную настоящей типографской краской для страницы слева. Он изучил развороты страниц, шедшие до вшитых новых и после.

К ужасу своему, он обнаружил едва различимый под жирной строчкой след, тень записи о рождении Григория, а под нею и Евы 6 января 1882 года, с упоминанием отца – Марка Львовича Данилова и матери – Евы Львовны Даниловой.

Минуту Арсений сидел в немом отупении. Потом еще раз проверил, не померещилось ли. С отпечатавшегося имени «Григорий» в столбце под графой «Имена родившихся» пристав переводил недоуменный взгляд на исписанный убористым почерком столбец под графой «Звания, имена, отчества и фамилии родителей и какого вероисповедания», в котором угадывался текст названия губернии: Лифляндской; дальше: Рижский уезд, мыза Кокенгаузен и – самое страшное – имена родителей, которые являлись единоутробными братом и сестрой.

Та же история и в столбце с росчерком «Ева»: купец первой гильдии Лифляндской губернии, Рижского уезда, мызы Кокенгаузен Марк Львович Данилов и законная жена его Ева Львовна Данилова, оба православного вероисповедания и первобрачные.

И это в церковной книге!

Человек, сделавший эту запись, либо находился под дулом пистолета, либо имел какое-то психическое расстройство, поскольку православие строго воспрещало браки и в четвертой, и в шестой степени родства, не говоря о самой первой.

– Как звали отца, что служил до вас? – спросил пристав, стараясь не подавать виду, что удивлен чем-то. Имя в графе «Кто совершал таинство» было написано непонятно, хотя Арсений разобрал первую букву имени, начинающегося на «Н». Он ожидал услышать: Николай, или Нестор, Никифор. Но священник обманул его ожидания.

– Отец Василий. А точнее, протоиерей Василий Окнов.

– Какого года рождения? Сколько лет прослужил?

– Полвека назад рукоположен был. Семь лет как в земле покоится.

– Что вы можете о нем сказать? Что за человек был?

– Всю жизнь пастве посвятил и приходу. Столько латышей перекрестил! Пользовался большим здесь уважением.

– Покидал ли он церковь когда-либо?

– Бывало, конечно, ездил домой. Я тогда еще ребенок был. Помню, ездил в город матушку навестить. Вместо него архиерей направлял отца Николая из Майоренгофа, тот недолго у нас пробыл. Печальная история. Заболел лепрой, с горя утопился.

– А ничего о чете Даниловых не слыхали? Говорят, Марк Данилов тоже болел лепрой.

– Да, упокой Господь его душу, но я вам, – батюшка понизил голос, – ничего не говорил. Потому как это секрет. Про него говорят – на Балканы уехал. Нет, не на Балканы, а в какую-то особенную для больных лепрой лечебницу.

– Лепрозорий.

– Не вполне. Это была какая-то особенная колония для прокаженных, где-то у Петербурга. Сам государь император повелел оную отстроить.

– Марк умер там?

– Н-да, наверное, да, столько лет прошло, когда такой недуг, не можно протянуть долго.

Пристав продолжал сверлить взглядом надпись, долго молчал. И не решился больше вопросы задавать. Таилось во всем этом нечто черное, что трогать ни в коем разе не хотелось. Но надо было.

Из раздела «О родившихся» Арсений вернулся, пролистав значительную часть метрической книги, обратно в раздел «О бракосочетавшихся». Январь 1882-го тут тоже был переписан. Но под двойным отпечатком фразы на предыдущей странице: «Итого в январе месяце брак был один (I)» красовался едва различимый след убористого почерка отца Николая, которым он записал уже знакомые имена и звания в графу «жених» и в графу «невеста». Столбик с подписями свидетелей пустовал.

Значит, брак освятили накануне того, как Ева Львовна разрешилась от бремени. А уже через три страницы стояла новенькая запись о венчании Тобина, англиканского вероисповедания, и Евы, православного вероисповедания.

В разделе «О умерших» также значились открытые, не затертые, не уничтоженные записи смертей: Марка Львовича Данилова в 1885 году, с пометкой «пропал без вести в Болгарии», и Евы Львовны Даниловой в 1890-м.

Арсений протяжно выдохнул, отер лоб от испарины. Надо снять с этих страниц копии. Жаль, что не догадался прихватить из полицейской части ручной фотоаппарат.

– Нашли что-нибудь? – поинтересовался отец Федор.

– Нет, – ответил пристав, решив, что не станет делиться находкой, пока не придумает, как ее задокументировать. – Благодарю за помощь, батюшка.

В поезде он вынул записную книжку, перечел имевшиеся записи. Если снять копии страниц троечастной книги, то получится открыть дело. Такое скрывать никак нельзя!

Сделав запрос в Петербург о построенном в его окрестностях лепрозории, он получил сведения, что таковой, называемый «Крутые ручьи», имелся в Пелешском обрезе, но отстроен он был в 1895 году. Значит, Марк не мог отбыть туда. Священник намеренно снабдил его неверной информацией, решив, что коли полицейский чин молод и неопытен, слопает и такое вранье. Вторая неудача Арсения постигла, когда он вернулся в православную церковь Петра и Павла с фотоаппаратом – пресс-камерой, взятой в присутствии, и нашел страницы с отпечатками во всех трех разделах троечастной книги замененными на новые.

– У вас часто так легко избавляются от задокументированных свидетельств? Просто вырывают страницу и переписывают ее? – вскипел полицейский чиновник.

– Дело в том, что, когда вы были давеча, церковный служка нес метрическую книгу в мой кабинет, поскользнулся на снегу и уронил ее в ведро с дегтем. Видите, как запачкал страницы и обложку. Пришлось переписать многое.

– Позовите его мне.

– Невозможно это, он отстранен от церковного прихода. Такое натворить! Тотчас погнали вон.

Арсений долго смотрел в глаза отцу Федору, тот не просто выдержал взгляд полицейского чиновника, никоим образом не обнаружив смятения, но, поддержав удивленное и невинное выражение лица, выказал сожаление, что пришлось расстроить полицию.

Решительно настроенный Бриедис вернулся в город и тут же отправился к Данилову, требовать от него объяснений. Тогда уже прошло полгода после похорон: миновала осень, к концу шла зима. Он поднялся на крыльцо, уже успевшее обветшать, и вдруг допустил мысль, что Григорий мог ни о чем не знать.

Гриша жил в совершеннейшем одиночестве в доме, который еще при живых родителях готовили к продаже, нынче без ухода превращенном в настоящий сарай.