Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

Мерседес пробирает дрожь.

Голос Татьяны меняется. В нем пробиваются злорадные нотки, которые не нравятся Мерседес.

— Я надеюсь, ты не боишься привидений, — говорит подруга.

На руках Мерседес дыбом встают волоски. Насчет привидений не шутят. Это тебе не очередная сплетня, чтобы потрепать языком. Даже в городе и то есть уголки, куда никто не согласится отправиться в одиночку ночью. А sirenas, завывающие в гроте, наполняют ее сердце ужасом, хотя сама она их ни разу не слышала.

— Какие еще привидения? — боязливо спрашивает она.

— Всякие, — отвечает Татьяна. — Знаешь, этот замок буквально дышит историей. Умершие дети, похищенные наследницы. Предатели, сдохшие в темницах…

Она скрючивает пальцы, изображая когти, и делает в ее сторону резкий выпад. Мерседес в испуге отшатывается.

Татьяна явно заинтригована.

— О боже! Ты что, испугалась? — Прищуривается, всматриваясь в Мерседес. — И правда… Испугалась! Действительно думаешь, что кто-нибудь на тебя выпрыгнет и — бу!

Выкрикнув последние слова, она прыгает к ней, размахивая в воздухе руками. Мерседес вскрикивает, роняет сумку и хватается за сердце.

Татьяна хохочет, держась за бока, словно они вот-вот отвалятся, и насмешливо тычет в нее пальцем.

— Вот умора! — орет она.

Из-за адреналина, растекшегося по венам, Мерседес на мгновение забывает, кто она и где находится.

— Твою мать, это не смешно! L’ostia! Mjerda con xerda! Никогда больше так не делай!

Смех Татьяны обрывается. Она поднимает бровь, оглядывает Мерседес сверху донизу, затем еще раз и говорит:

— А вот это ты зря.

После чего поворачивается и выходит из комнаты.

* * *

О боже.

Мерседес бежит за ней. В разозленной Татьяне яду не меньше, чем в аспидной гадюке, но ей уже надоело извиняться.

— Татьяна, так нельзя делать, — говорит она.

Та поворачивается и одаривает ее такой ледяной улыбкой, что Мерседес чуть было не пятится. Боги. Эти сорок восемь часов покажутся вечностью.

Татьяна поворачивается и идет по коридору к глухой стене в его дальнем конце. На мгновение Мерседес приходит в голову мысль вернуться домой. Взять свой мешок и просто уйти.

— Я же здесь тебе не нужна, — говорит она.

Татьяна не отвечает.

— Куда мы идем? Я думала, что в бассейн.

— А куда же еще.

Они подходят к шторе. Татьяна отдергивает ее, и за ней оказывается небольшая арочная дверь.

— Так будет короче, — объясняет она, — это лестница для прислуги. Соединяет все этажи. Никому не хочется смотреть на вынос ночных горшков. Странно, что ты не знала о ней. Наверняка кто-то среди твоих святых предков таскал здесь дерьмо.

«Нет, я не буду, — думает Мерседес. — Не буду. Я не такая, как она. Не отвечу ей тем же».

— По ней можно спуститься прямо к темницам, — продолжает Татьяна, — а подняться на самую крышу. Всего три этажа. Это вверх. И еще четыре вниз. Хотя совать нос в подземелья я не советую. Там ужасно воняет. — Взглядывает на Мерседес и добавляет: — И в них, естественно, полно привидений.

Мерседес подходит к проему и глядит по сторонам. Крохотная дверца и совсем узенький пролет винтовой лестницы — вверх к бастионам и вниз во мрак.

— В обход тащиться вечность, — продолжает Татьяна.

На лестнице пахнет затхлостью и пауками. Вдоль внешней стены наверх идет старая обтрепавшаяся веревка, теряясь во тьме. По крайней мере есть за что держаться.

— Иди же, — говорит Татьяна.

Мерседес делает шаг вперед и хватается за веревку. Здесь даже темнее, чем можно было предположить. Она думала увидеть на лестнице небольшие стреловидные бойницы для доступа света, но там ничего, кроме грубых известняковых стен. Ей, с одной стороны, холодно, с другой — жарко: внешняя стена раскалена летним солнцем, а из подземелья веет стылым затхлым воздухом. «Мне это совсем не нравится», — думает она, осторожно встает на верхнюю ступеньку, чтобы за ее спиной в дверь могла пройти Татьяна, и тут мир погружается во мрак.

29

Мерседес замирает. Стискивает веревку. Кровь ударяет в голову. Она чувствует, что чуть не падает в темноте.

— Татьяна? — зовет она.

Ее голос тонет в древнем воздухе, поглощается стенами. Глухой. Мертвый.

— Татьяна?

Молчание.

Звук задвигаемого снаружи дверного засова.

— Татьяна! — кричит она, на этот раз громче.

Тишина.

О боже. О боже. Она стоит на ступеньке, чувствуя, как подгибаются колени. Как же темно. Она вообще ничего перед собой не видит.

— Татьяна?

Мерседес на ощупь возвращается на лестничную площадку, находит дверь, хватает задвижку, поднимает. Но дверь не поддается. Все без толку. Створка прочная, как стена. Через нее не пробивается ни щелочки света. Татьяна вновь задернула штору. Мерседес здесь одна.

* * *

Время исчезает. «И я исчезла… — думает она. — Если эту дверь вновь откроют, меня здесь уже не найдут».

Она несколько раз вдыхает полной грудью, считает до десяти и чувствует, что может разобрать очертания в темноте.

Внизу на лестнице что-то снует.

«Прекрати.

Я не знаю. Я понятия не имею что там внизу. Эти ступеньки тянутся до самого подземелья, до темниц.

Я не знаю, что подо мной. Не знаю, что может подняться оттуда наверх.

Прекрати. Прекрати».

Несмотря на жару, ее накрывает ледяная паника. Руки скользят по веревке. Ей хочется кричать.

«Но если завопить, то, что внизу, услышит и поймет, что я здесь». Мерседес едва слышно молится и ждет.

«Вонючая сука».

Ступенек под ней больше нет. Они ушли в стену. Под ее ногами только провал в бесконечную мглу.

Из ее горла наружу рвется звук, что-то среднее между всхлипом и воплем.

«Заткнись. Заткнись, я тебе говорю».

Опять что-то шевелится. Там, внизу. В подземельях.

«Беги. Беги.

Но куда?

В темноте в этом нет смысла».

Она бросается наверх. Ступеньки неровные, изношенные и скользкие, но она все равно бежит.

Три этажа. Сорок ступенек.

Только бы дверь была открыта. Только бы открыта.

Шорох сандалий по древнему камню и гул крови в ушах. Она не слышит, что у нее за спиной.

«Оно крадется. Оно знает, что я в ловушке и не…»

* * *

Темнота сереет. Она различает свою руку, когда тянется к веревке. Затем ладонь, пальцы, очертания центральной колонны, вокруг которой вьется лестница. Над головой раздаются шаги.

Дверь. Она видит дверь. Тяжело дышит от бега по ступенькам. В щели между старыми досками наверху пробивается свет.

Откройся. Откройся. Только откройся.

Все еще темно. Но она различает очертания двери. Рука тянется к задвижке задолго до того, как та оказывается в пределах досягаемости.

Коснулась. Нащупала. Схватила. Подняла. Створка под ее напором поддается, и она вываливается на крышу, залитую ярким солнечным светом.

Золотые бастионы,