Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

ее все больше охватывает ощущение, что ребра вот-вот лопнут, не выдержав давления. «Клянусь, — думает она, — эти бабы затянули на мне корсет так туго исключительно от злости».

Ворота заперты изнутри. Сенсоры регистрируют прибытие машины — она видит, как створки чуть двигаются взад-вперед в своих пазах, пытаясь открыться, но каждый раз безуспешно.

— В чем дело? — спрашивает она.

— Не знаю, мадам, — отвечает водитель.

— Может, тогда ты выйдешь из машины и позвонишь? — раздраженно бросает она.

В зеркало заднего обзора Татьяна несколько мгновений видит его взгляд. Потом он отстегивает ремень безопасности, выходит, нажимает на кнопку звонка и застывает в ожидании, перекатываясь с пятки на носок.

Никто не выходит.

Водитель возвращается, садится обратно за руль и говорит:

— Никто не отвечает, мадам.

— Ах, спасибо, — язвит она, — сама бы я не догадалась.

И вновь мельком ловит в зеркале его взгляд.

Она достает из своей крохотной сумочки телефон, собираясь позвонить охраннику, но вдруг понимает, что не знает его имени.

— Как зовут нашего секьюрити?

— Пауло, мадам.

Она листает список контактов. Ни одного Пауло среди пяти тысяч имен.

«Чертова Нора! — думает она. — Все наперекосяк!»

— Помоги мне, — произносит она, — я сама открою.

Требуется целая минута, чтобы вытащить ее из автомобиля, и к воротам Татьяна выходит уже в полном бешенстве. Она звонит Мерседес, чтобы устроить ей взбучку, потому что не знает, кому еще позвонить. После пары гудков она слышит голос Мерседес, отвечающий ей на кастелланском.

— Мерседес! — орет она. — Какого черта! Я стою у ворот, но здесь реально никого нет. Куда вы все подевались? А ты сама? Почему тебя нет? Ты не можешь сваливать, когда тебе заблагорассудится. Ты же знаешь, что для этого тебе нужно разрешение. И где этот долбаный Пауло? Что, за воротами вообще никто не следит? А если бы это была не я, а банда грабителей или что похуже, а? Для чего вас, на хрен, вообще тогда здесь держат?

Татьяна нажимает кнопку отбоя и сует телефон обратно в сумку, по ходу репетируя в голове не столько гневную, сколько скорбную речь, которую надо будет произнести завтра перед тем, как уволить охранника. После чего вбивает код, открывает вмонтированную в ворота дверь и переступает порог.

Яркий свет и мертвая тишина. Татьяна подхватывает юбки, семенит по двору, проходит в дом и кричит:

— Эй! Эй! Есть здесь кто-нибудь, черт бы вас побрал?

Без ответа.

В чем дело? Что здесь, на хрен, происходит?

Направляясь в гостиную, она мельком бросает взгляд на комнату охраны и видит, что дверь широко распахнута, а внутри горит свет. Ей становится не по себе, ведь код доступа есть только у одного человека — которого, очевидно, здесь нет.

Татьяна достает из сумочки телефон и сжимает его в руке, готовясь в любую минуту набрать экстренный номер. Потом осторожно ступает в sala, держась начеку, чтобы при малейшей опасности убежать.

Они все там: повар, прачка, вторая экономка, поваренок, даже садовники. Сидят на диванах, на столике перед ними открытая бутылка граппы. Без униформы. А на Стефани, если присмотреться, и вовсе пижама и халат.

— Какого черта? — спрашивает она. — Вы что, серьезно? Что это вы здесь устроили? Это что, вечеринка?

В ту же секунду они поворачиваются к ней, и только тогда она понимает, что они сидели в полной тишине. Каждый из них смотрит на нее так, будто с ее рук капает кровь.

Она чуть не давится словами, но ей не впервой скрывать шок. Присущее ей умение не выказывать на лице ни единой эмоции вошло в легенды — по крайней мере, ей самой так кажется.

— Ну привет, — говорит она и одним движением пальца нажимает кнопку быстрого набора номера отца, дожидается соединения с голосовой почтой — во время вечеринок он никогда не берет трубку, считая это обязанностью прислуги, — подносит телефон к уху и говорит: — Папуля? В доме происходит что-то странное. Тебе сюда лучше не возвращаться.

В этот момент из-за спины к телефону тянется рука и выхватывает его. Обернувшись, Татьяна видит перед собой Пауло — с лицом чернее тучи.

— Это я заберу, — говорит он.

63 | Мерседес

В недрах корабля жарко. Мерседес ждет, свернувшись калачиком на койке в каюте прислуги. Чуть дальше по коридору, буквально через пару дверей, кто-то лупит молотком, грохоча металлом о металл. Из радио льется диско, которому подпевает глубокий мужской голос. Это устраняет какую-то неисправность инженер, которому на рассвете придется сойти на берег. Отправляясь на мальчишник, Мэтью берет с собой только Филиппа.

А ведь он знает. Не может не знать. Именно поэтому работает столько лет, получая в тройном размере зарплату и щедрые отпускные. Все эти мужчины. Вьют гнездышки, посылают дочерей учиться в частные школы, а на все остальное закрывают глаза, потому что какая, в сущности, разница, если в мире станет на одну самку меньше — особенно там, где жизнь ценится так дешево.

Она просыпается, даже не успев осознать, что ее сморил сон. Включился двигатель, и ее крохотное убежище содрогается мелкой дрожью.

«Он здесь. Мы отчаливаем. Лишь бы только Феликс получил мое сообщение».

На какой-то миг ей в голову приходит мысль включить маячок, но она ее с ходу отвергает. Если радар есть на небольшом катерке Феликса, то на «Принцессе Татьяне» он в десять раз лучше. А как только на яхте засекут маячок, тут же поднимется тревога.

«Я верю ему. Он не дурак. Он знает, где меня искать».

Мерседес ждет в темноте, пока вибрация не сменяется пульсацией, пока по тихой качке койки она не понимает, что корабль вышел в открытое море и набрал скорость. После чего покидает каюту и вновь ступает на территорию Мэтью Мида.

Вдруг она слышит его голос, неподвижно замирает. Сражается с желанием ползком вернуться в свое убежище. Но Мэтью никогда не спускался еще на один пролет вниз. Ни разу в жизни. Никогда не наведывался к прислуге, ни здесь, ни где-либо еще. Он стоит на каютной палубе и говорит по телефону. Орет, потому что пьян, а рядом нет никого, кто мог бы его услышать.

— Да! Пропала! — орет он. — Исчезла бесследно, сучка! А сраный Филипп ни хрена не заметил!

Он явно только что из Татьяниной каюты. От воспоминаний у Мерседес внутри все сжимается. Он болен. Иначе и быть не может. Пытать до смерти юную девушку в окружении милых безделушек своей дочери, которой уже стукнуло сорок? Животное, которое любуется собой в зеркало, когда снимает своих «друзей».

Некоторые животные не поддаются лечению.