Есть, господин президент! - Лев Гурский

Мой сказочный план спасения, впрочем, не пригодился: вскоре наружная дверь снова отворилась, оттуда высунулся вполне живой и здоровый Макс и поманил меня к себе. Лицо у него было не встревоженным, даже не сердитым. Скорее, озадаченным.

Я вкатила мотоцикл в дверь, прислонила его к боковой стене у окошка, прошла пять шагов и не без любопытства осмотрелась.

Внутри ура-патриотическое гнездо оказалось обычным учреждением, притом не из самых богатых – длинный бело-серый коридор с клетушками-кабинетами, пожарный гидрант за пыльным стеклом, алюминиевые урны на полу, неказистые светильники на потолке. О характере учреждения напоминали лишь большие постеры по стенам. На одном, к примеру, тощий и злобный Дядя Сэм ронял звездно-полосатый цилиндр от пинка огромного веселого Погодина. На другом тот же Погодин грозил пальцем-сосиской маленькому тщедушному кавказцу На третьем опять-таки Погодин на коне а-ля Егорий Победоносец поражал копьем трехглавого змея цвета соленого огурчика; к змею был прицеплен ярлык «Олигархия», а каждая из голов завершалась подозрительно семитским носом.

Офис «Почвы» не был похож на корабль, покинутый в спешке. Я подергала ручки дверей кабинетов – везде аккуратно заперто. Лампы, кроме дежурных, выключены, пол не затоптан и не усеян обрывками. Ни следа форс-мажора: все выглядит так, словно рабочий день закончился раньше и люди организованно слиняли.

– В подвале тоже без признаков жизни, – доложил Лаптев. – Никто не заперт, не посажен на цепь, я все там обстучал. Я еще не осматривал чердак, но боюсь, мы и там вряд ли кого найдем.

– Выходит, здесь пусто? – огорчилась я. – Ни одного патриота?

– Ну я бы не сказал, что совсем пусто. – Макс кашлянул, что выдавало сильную степень его смущения. Взяв меня за руку, он повел по лестнице на второй этаж. – Вообще-то двух патриотов я нашел, – объяснял он мне по пути, – тут, наверху, недалеко, в конференц-зале – единственной открытой здесь комнате. Только оба они, как бы это выразиться, Яна… слегка необычные…

С моего языка уже готова была слететь ехидная фраза о том, что я этим фактом ничуть, мол, не поражена: обычные люди не таскаются на митинги с плакатами «Россия – для русских!». Но тут мы одолели два лестничных пролета, прошли по коридору, я бросила взгляд в открытую дверь конференц-зала и… и при виде этих двух попридержала язык. Они были странными, о да, еще какими!

Того, что был молод и приютился с книжкой у открытого окна, все же зацепила цивилизация. Конечно, голову его украшала немыслимых размеров кулькообразная шапка с околышем из бурого меха, а плечи – длинная накидка из шкур каких-то очень пушистых грызунов. Но из-под той накидки выглядывали вполне заурядные джинсики, а на узеньком скуластом лице сидели очечки вполне европейского вида.

Зато уж второй – пожилой крепыш, с седыми космами, торчащими из всех щелей белой двурогой короны, – казался стопроцентным сыном тундры. Он был одет в темно-синий шелковый халат с нашитыми фигурками зверюшек и по-восточному сидел на подиуме в окружении явно нездешних предметов. Среди тех особенно выделялись бронзовое зеркальце, кнут с резным костяным кнутовищем, деревянная колотушка и – на почетном месте – огромный кожаный бубен, по краям которого были привешаны маленькие луки и стрелы.

– Молодой умеет по-русски, – зашептал Макс, торопливо вводя меня в курс дела, – старый – ни бум-бум. Оба они камуцинцы, это такой сибирский народ. Старый у них наподобие главного шамана, молодой – типа шамана-стажера. А вот зачем оба сегодня прилетели в Москву и что здесь делают, молодой толком не знает. Вроде бы власти края направили их в столицу, но для чего – сказать не успели, очень уж быстро их в самолет загрузили.

– Нужно им показать фотку Роршака, – тихо предложила я. – Вдруг они его видели? Если американца сегодня сюда привозили…

Даже не дослушав меня, Лаптев покачал головой:

– Нет, это я спрашивал. Никого при них сюда не привозили, но есть кое-что другое. Тот шестерка из «Почвы», который им отпирал зал, говорил при них по телефону с кем-то из своих. И молодой, как он рассказывает, отметил кое-что интересное… В общем, тебе надо самой его послушать. Может, и мелочь, но, может, и важно…

Получив такое напутствие, я вступила в зал и сразу объявила:

– Здравствуйте, меня зовут Яна Штейн!

Молодой поспешно вскочил, отложил книжку и пропел фальцетом:

– И ва-а-ам здравствуйте, и ва-а-ам! Я Валера Петров.

Старый шаман с места не вставал, но рогатая корона на его голове чуть шевельнулась – вниз-вверх. Это был еле заметный кивок.

– Халунай Удха тоже здоровается, – почтительно перевел стажер.

То ли от внезапности, то ли еще почему моя природная вежливость отступила и на ее место выскочило природное любопытство.

– Валера, а почему вас обоих по-разному зовут? – с удивлением спросила я. – Вы разве не оба камуцинцы?.. Ой, извините…

Шаман-стажер Валера нисколько на меня не рассердился.

– Халунай Удха – не имя, уважаемая Яна Штейн, – слегка поклонившись, объяснил он мне, – это часть его титула, знак происхождения его силы, которая идет от отца к сыну. А подлинного имени ему открывать нельзя. Я свое еще могу сказать, пока я на третьей ступени, но учитель – уже нет. Он по паспорту тоже Валера Петров, а настоящее имя откроет только мне и только перед смертью. Тогда оно станет моим…

Что-то я такое читала у Пелевина, но думала, что тот сочиняет.

– Эмде пепа хэсе оород ганеж, – тем временем проговорил шаман, обращаясь ко мне. – Тойбор жодо хэсе.

– Халунай Удха просит вас поскорей отдать ему свой ганеж… то есть вот этот ваш тотем. – Валера указал на пупса, который я, как дура, по-прежнему таскала с собой. – Он говорит, что это очень вредный ганеж, злой, неправильный, опасный…

А оригинал – еще вреднее, мысленно добавила я и с удовольствием вручила шаману прилипчивую куклу-Погодина. Халунай Удха положил пупса на самую середину бубна, что-то пошептал над ним, а затем резко подбросил вверх. И, действуя бубном как теннисной ракеткой, точно запулил пупса в открытое окно. Такой удар сделал бы честь Маше Шараповой, честное слово! Удостоверившись, что кукла исчезла, шаман адресовал Валере три односложных слова.

– Жодо, Удха. – Шаман-стажер кивнул, огляделся по сторонам, поднял книжку, которую читал. И без сожалений выкинул ее в окно вслед за пупсом. А нам разъяснил: – Учитель велел мне срочно избавиться от чего-то ненужного. Я эту книгу сдуру в Домодедово купил, клюнул на название… Думал, что она про наш эзен, дух леса, а оказалось – про одного капризного московского мужчину. То ему не так, это ему не эдак… его бы к нам в сезон дождей…

Мы еще минуту-другую пообсуждали сезон дождей в их суровом крае, а потом, улучив момент, я напомнила Валере про тот телефонный разговор местного партийного шестерки. Младший из шаманов отставил тему климата и с готовностью поведал о том, что когда они приехали сюда из аэропорта на такси («очень дорого, Яна, очень, два оленя у нас столько стоят…»), дом этот был еще полон патриотов, но затем они узнали, что их патриотического начальства сегодня уже не будет, и все сдернули по своим делам, кто куда. А тот местный крендель, который оставил камуцинцам ключ от зала, прежде еще с кем-то побазарил по телефону и в конце кому-то сказал: он, мол, тоже сваливает домой. Шефам, дескать, все равно до лампочки, они там со своими слепыми…