Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

хотите внушить мне мысль, что ее из-за этого могли убить «секретные службы»? Сто лет. Она и своих кураторов всех пережила. Это уже все история. Грязь, стыд, боль, но все это прах.

– Я рассказала вам это не как версию. А чтобы вы лучше узнали ее и поняли. И судили той мерой, которая… ну, не избыточна.

– А вот я вас не могу понять, Эсфирь Яковлевна.

– Меня?

– Вам же все это претит. Вызывает отвращение. Но вы столько лет служили ей верой и правдой. Зная все это, вы были с ней рядом.

– Она меня любила. Она была ко мне добра. Ко всем другим – зла. Ко мне добра, как фея из «Золушки». У меня мать рано умерла. Она мне ее фактически заменила. Потом Вика быстро родилась… Такой была ангелочек, мы ее любили, баловали. Мы были счастливы здесь, в этом доме. Она мне платила щедро. Даже сберкнижку завела – откладывала мне деньги на свадьбу, как мать дочери. Но я замуж не вышла. Старалась меня приодеть, брала меня всюду с собой – в поездки по стране и за границу. Она же вела большую общественную работу и от Союза писателей, и от Комитета советских женщин. В девяностых, когда все изменилось, когда снова пошли все эти публикации против нее и все на нее ополчились, я… Я не предатель, полковник. Уж как хотите это понимайте. Я не предатель. Мало ли что мне претило и не нравилось в ее поступках. Но когда все ее травили, я ее защищала как могла. И я повторяю – за все это время мы стали родными, семьей. А семью свою защищают в любых обстоятельствах.

Она докурила свою сигарету и поднялась с садовой скамейки.

В саду стемнело. Освещенный дом напоминал старый деревянный обшитый сайдингом корабль, разбитый о скалы.

Глава 14

Подарок

– Доносы снова популярны как никогда. Стучат активно, Эсфирь Яковлевна. И на театральные спектакли доносы пишут, и на оппонентов в соцсетях доносят, и на коллег, и на конкурентов по бизнесу. И на фильмы, на режиссеров, рок-музыкантов. Насчет чувств-с оскорбляются. И тут же – раз и покакал в «Твиттер», чирикнул донос. Ваша Клавдия Кузьминична сейчас бы мастер-класс дала по этому предмету.

Катя видела – Гущин не желает оставлять последнее слово за Эсфирью.

– И на Пушкина доносы писали, полковник. И на Льва Толстого. И в императорскую канцелярию, и в корпус жандармов.

– Возвращение к славным традициям прошлого. Начали припадать к святым истокам. «Абырвалг», Эсфирь Яковлевна, «Москва-швея. В очередь, сукины дети, в очередь»!

– Может, и «Абырвалг», полковник, только силовые структуры этим всегда пользовались. Вот вас ведь тоже коробит, я вижу. Отвращение вызывает. А поступит донос – станете проверять, принимать меры.

– А стоит порой проверить – окончательно ли скурвился народ, или он снова болен. Замерить градус ненависти.

– Народ-то, может, и снова болен, полковник, только пытают-то и бьют заключенных в ярославской колонии – читайте газеты, новости смотрите. Беспредела-то тюремного уже и скрыть невозможно! И не вам, полковник, Клавдию обвинять, что она скурвилась. Она там, в «Крестах», такого насмотрелась в свои восемнадцать, чего вы в свои пятьдесят, к счастью, не видели.

Они уже почти кричали друг на друга.

По садовой дорожке шел молодой патрульный, привлеченный шумом.

– Я на террасе буду, – объявил он. – Вечер уже. Вы же здесь в доме ночевать останетесь. Позже смена приедет.

– Разбор литературного архива займет несколько дней, – Эсфирь сбавила тон. – Что бы там ни говорили – это национальное достояние. Завтра комиссия приедет из Литературного музея. Надо опись составить. Так что уж подежурьте, молодой человек, поохраняйте нас здесь.

Железные нервы, – подумала Катя. – Она здесь спать собирается. Я бы в этом доме секунды не осталась.

Эсфирь демонстративно повернулась к Гущину спиной и засеменила к дому.

– Так ничего из дома не пропало, Эсфирь Яковлевна? – окликнул он ее. – Все на месте?

– Я уже сказала – да. – Она удалялась не оборачиваясь.

– А пистолет?

Катя вздрогнула. О чем он?

Эсфирь остановилась, медленно обернулась. В темноте, окутавшей сад, Катя не видела выражения ее лица.

– Какой пистолет, полковник?

– Любопытную байку я в интернете прочел про Первомайскую среди прочих. В пятьдесят третьем году в период нашей краткой дружбы с Албанией Первомайская вместе с делегацией правительства и Союза писателей приехала в Тирану к Первому секретарю ЦК Энверу Ходже. Там все были старые хмыри и мымры, а она молодая – чернобровая, бойкая. И Ходжа ее среди всей делегации особенно отличал. Пишут, что он был большой поборник борьбы за женскую эмансипацию и противник вековой отсталости в области женских прав. А она известная детская писательница, лауреат премий. Он видел в ней некий пример того, чего может добиться освобожденная от средневековых предрассудков женщина. В интернете написано – он был также большой ценитель хорошего оружия. И он подарил Клавдии пистолет, отделанный серебром на рукоятке, с чеканкой тонкой работы. Этакий почти царский презент от албанского вождя народов. Так как, Эсфирь Яковлевна? Подарок Энвера на месте?

– Нет, то есть…

– А, судя по вашему голосу, это не просто байка. Что же, он пропал из дома?

– Вы неправильно поняли.

– Так он в доме или его там нет?

– Пистолет был в доме, но его давно уже нет.

– Вы подтверждаете тот факт, что у Клавдии Первомайской имелось подарочное оружие?

– Да, да, это все правда. Ходжа подарил ей. Она показывала мне. Хвалилась.

– А что это был за пистолет? Какая марка?

– Я понятия не имею. Я в оружии не разбираюсь. Он был такой черный, вороненый. И да – серебром отделан, очень красивая работа. В специальном футляре – внутри алый бархат. Клавдия хранила его в письменном столе, в запертом ящике.

– Так куда же он делся?

– Она его выбросила. Сама.

– Невероятные вещи рассказываете. Сказочные. Подарок Энвера Ходжи, дорогой, и – выбросила?

– Она была вынуждена! И это произошло очень давно. За полтора года до рождения Анаис. Этого пистолета нет в доме уже больше четверти века.

– Снова почти сказка.

– Она была вынуждена так поступить. – Эсфирь быстро зашагала к ним, жестикулируя на ходу и понижая голос до шепота, чтобы молодой патрульный не слышал. – Да, эта штука долго хранилась в доме. И мы вообще про нее забыли с годами. Но потом… с Викой начались проблемы. Большие проблемы.

– Какого рода?

– Скандалы. Она… она не могла простить матери… Это был бунт с ее стороны. Весь прежний уклад, в котором мы жили, рухнул. Валом шли все эти