Современный российский детектив-2. Компиляция. Книги 1-23 - Андрей Владимирович Поповский

— А кто у нас сладкоежка?

— Это не я, дочь просит сладкого. Как ты узнал, что это мои любимые? Я их обожаю, спасибо.

— За что? Я и не знал... это не я конфеты прислал если ты об этом.

Кусок сладкой вишни застрял у меня в горле.

— Что?! А кто тогда?!!

— Не знаю. А ты что их ела??! Конфеты, присланные неизвестно кем?!!

Закричал на меня Воронов.

— Я думала это от тебя.

— Нет! Как ты себя чувствуешь??!

Я лишь плечами пожала.

— Нормально, все хорошо.

И тут же ощутила такую боль внизу живота, что, вскрикнув, громко закричала.

— А-а-а-а-й!!!! Воронов, что это??! А-а-а-а-й!!!!

— Лиля, что??! Тебе больно?!! Тебя отравили??!

Я истерически завизжала.

— Нет! Кажется, я рожаю!!!

ГЛАВА 28

Игра начинается

«Любовь — единственное чувство, в котором все истинно и все лживо; скажи о ней любую нелепость — и она окажется правдой. Когда её рядом нет — люблю. Вижу — убить хочется. Знаешь, что самое странное? Я хочу, чтобы она ушла, но я ее никогда никуда не отпущу... привык... — Я люблю тебя. Лиля. И я не собираюсь говорить, что я не могу жить без тебя. Я могу жить без тебя, но я этого не хочу.»

Что вы понимаете под словом «любовь»? Думаете, это как пузырьки газа в розовом шампанском? Сладкие и волшебные сказки, легенда моря синего и красного, зеркальная поверхность которого холодом страха отражает эхо чужих иллюзий? Нет. Любовь — это неблагодарное блин дело, иногда безответная пустота отчаяния, которая рвёт сердце на мелкие острые осколки, стёкла которых ранят глубоко внутри и раны эти, что кровоточат на вроде стигматов. Соль, отпечаток хрустящего поцелуя вкус крови, исцеления не будет.

Я глядя на Воронова понимала в какую яму глубиной с ужас его загнала, но... в этом не было увы моей вины, тогда почувствовав её, я хотя бы могла осуждать себя за то, что испортила ему жизнь, но я оставалась чистой пред его мыслями и страданиями. Его любовь ко мне и есть страдания, он сам выбрал любить меня, было бы проще ненавидеть, но... мы сами делаем шаг в сторону своей судьбы, и он сделал, ответственность отныне за нас обоих на нём. Я смотрела на него и понимала, он никогда не откажется от меня.

Что со мной случилось? Наверное, я повзрослела и поняла, что такое чувства и что такое нормальная, взрослая любовь, а не та сказка которой научил меня Громов. Да, она была красивой и волшебной, но по-детски не настоящей. Я не любила, я подчинялась ему и его воле, а это лишь глупая сказочная феерия. Сейчас же я виду другое отношение и другую Любовь. Тяжёлую и выстраданную для нас обоих, но невероятно осознанную и... равную. Воронов, казалось, был в шоке от случившегося и не находил себе места.

Пока Герман, единственный кому мы доверяли, разговаривал с моим лечащим врачом, который меня принял, Воронов нервно курил в коридоре... махал руками и ругался. Я же корчась от боли, страдали на койке, поглаживая руками живот и опасаясь, за то, что роду раньше времени, понимая, что такие полы могут закончиться плачевно. Но не теряя надежды, я ждала, когда хоть кто-то из них ругающихся и спорящих в коридоре подойдёт и объяснит уже наконец мне что со мной происходит. Рожаю я или умираю.

Наконец не выдержала и закричала.

— Воронов!!! Тащи сюда свою задницу и скажи к чему мне готовиться!!! К родам или к смерти??!

Воронов с Германом вошли в палату одновременно. И Герман постарался меня успокоить.

— Ну к какой такой смерти, Лиля??! Вы что с ума сошли?! Сейчас все будет хорошо. Рожать тебе ещё рано. Сейчас капельницу поставим чтобы снять схватки и всё. Думаю, утром если все обойдётся, домой тебя отпустим.

Воронова выгнали из палаты, а Герман сделал все, как и обещал. Конечно же спустя полчаса боль практически сошла на нет, а мне сразу как-то стало получше. Я облегчённо выдохнула и даже уснула. Герман утащил Воронова в свой кабинет и там приводил его в чувства. Я же спала, боль ушла, тревога тоже, мне было хорошо и спокойно, поэтому я провалилась в глубокий сон, судя по всему, медикаментозный. Спала не знаю сколько, но проснулась под утро, когда было ещё темно, но медленно начинало светать... рассвет.

Очнулась я от прикосновения чего-то тёплого и нежного к своей щеке. Как же хорошо, спокойно и приятно мне сейчас было. Знакомые руки, нежно поглаживали мое лицо, шею, я улыбнулась, всё ещё будучи во сне, словно в сладком бреду, не до конца осознавая, что это, сон или реальность? Хотелось большего... Ох, Воронов... тебя все же пустили ко мне. Как же я рада, что ты рядом и стережёшь мой сон, своим присутствием, успокаивая и расслабляя меня. Он взял мою руку в свои и нежно поцеловал запястье, таак...

А вот тут мне стало не по себе. Большими пальцами он поглаживал нежную кожу на моей руке, но губы Воронова всегда такие тёплые и пахнет он — горьким шоколадом и нежной мятой, а этот запах... Другой, знакомый, но другой. Запах солёного моря и сладкой карамели — отныне самый ненавистный мне аромат. И так пахнет только один человек. Не может быть, это что-то страшное и невозможное. Это все не правда, потому как этого просто не может быть. Никак и никогда не способен воскреснуть тот, кто мёртв...

Широко распахнув глаза, я задохнулась в приступе немого ужаса, когда увидела того, кто, склонившись надо мной, в упор на меня смотрел. Ужаснувшись собственному ведению, я лишь замотала головой и... словно прося небеса о пощаде, прошептала глядя в глаза самому дьяволу:

«Не может быть... Макс??! Нет.... Неееет!!!!»

ГЛАВА 29

Поцелуй смерти

Синдром Адель Гюго, или синдром Адели (фр. syndrome d’Adèle) — длительная любовная одержимость, психическое расстройство, которое заключается в безответной любовной зависимости, схожей по тяжести с наркотической. Синдромом Адели называют всепоглощающую и длительную любовную одержимость, болезненную страсть, которая остаётся без ответа

Лиля

В палате было тихо. Так тихо, что даже страшно. Сердце мое сжалось от боли, и жуткого нервного напряжения. Я смотрела в глаза, казалось бы, умершему человеку и буквально осознавала лишь сейчас, как же умело обманула всех моя любимая мачеха, заставив поверить в смерть своего любимого, чокнутого сынка, который все это