Безмятежные годы (сборник) - Вера Новицкая

Следующий номер – Люба, которая тепло и просто читает «Стрелочника» и заслуживает громкие рукоплескания. Потом поют. Затем опять выходят два очаровательных малыша – «Стрекоза и Муравей». Особенно хороша Стрекоза – тоненькая, грациозная, с вьющимися золотыми волосиками и прозрачными, блестящими крылышками. Их тоже заставляют повторить. Опять поют и, наконец, – о ужас! – я…

Выхожу, кланяюсь. В первую минуту вся зала, все присутствующие сливаются у меня в глазах, я никого не различаю и боюсь даже увидеть отдельные знакомые лица. Сердце быстро-быстро бьется и, кажется, не хватает воздуху. Я глубоко вздыхаю, перевожу дух и начинаю:

МЕЧТА

Вечер тихий баюкал природу,

Утомленную жизнью дневной,

Лишь по темному синему своду

Плыли звезды блестящей толпой.

Словно легкой фатой белоснежной

Разубравшись, притихли сады,

И забылося дремою нежной

Серебристое лоно воды.

В этот вечер весенний, душистый,

Беспорочна, светла и чиста,

Красотою сияя лучистой,

Родилася малютка-Мечта.

Родилась от Пучины безбрежной

И от Месяца мягких лучей,

С выраженьем любви безмятежной,

С идеальной красою очей.

И от самой ее колыбели

Про людей ей отец говорил,

О страданьях их звездочки пели,

Ветер жалобы ввысь доносил.

Для того, чтобы скорби, печали

И страдания их утешать,

Из манящей, таинственной дали

Благотворные сны навевать,

Пробуждать задремавшие чувства,

Научить постигать красоту,

Идеалом возвысить искусства,

Месяц ясный послал к нам Мечту.

……………………

Словно горе людское стыдится

Солнца ярких веселых лучей,

Чтоб тоской иль слезами излиться,

Ждет безмолвия лунных ночей.

Вот тогда, средь уснувшей природы,

Дум никто и ничто не спугнет,

Человек рад забыть все невзгоды,

И Мечта к нему тихо впорхнет.

И улыбкой своей, как зарницей,

Душу, сердце и ум озарит,

Тусклый взор заблестит под ресницей, —

Путь светлей, снова счастье манит!

В уголочек любимый поэта

И в счастливый семейный очаг

Занесет луч надежды и света,

Озарит и холодный чердак.

К музыканту походкой воздушной

Незаметно она проскользнет:

Под рукою усталой послушно

Вдохновенный смычок запоет.

Сквозь решетку тюрьмы, как зарница,

Ярко вспыхнув, она промелькнет

И осветит унылые лица,

Пламень веры в сердцах их зажжет.

От улыбки ее светозарной

Много горьких забыто минут,

И за призрак ее лучезарный

Жизнь иные порой отдадут.

……………………

Грезой чистой великий мыслитель

Искру правды в сердцах зарождал,

А суровый, жестокий гонитель

Их на муки и смерть посылал.

За идею любви и смиренья

И за веру в Страдальца-Христа,

За святые слова всепрощенья

Злые пытки смыкали уста.

И в такие минуты малютка

Ужасалася роли своей,

Становилось ей жалко и жутко

Погибающей массы людей.

Опускались лучистые крылья,

И слезинки текли по лицу

От сознанья вины и бессилья,

И малютка спешила к отцу.

Говорила ему про мученья,

Где невольной причиной она,

Про тревогу свою и сомненья,

Состраданьем горячим полна.

Но старик с убежденьем ответил:

«Не грусти! Ради цели святой

Умирать – им покажется светел

Миг последний прощанья с землей.

Людям в мире туманном и мглистом

Хоть минуты забвенья давай,

На пути их тяжелом, тернистом,

Яркой молнией мрак освещай.

Если ж люди порой погибают

Жертвой светлой и чудной мечты,

Верь, над миром зато засияет

Солнце Правды, Любви, Красоты».

Заискрились вновь скорбные глазки,

Прояснились малютки черты,

И опять свои песни и сказки

Она шлет в мир тревог, суеты.

И опять будет души скорбящих

Теплой лаской своей согревать,

Рядом ярких фантазий блестящих

Мрачный жизненный путь освещать.

Вначале голос у меня дрожал, в груди сдавливало дыхание, я боялась, что совсем остановлюсь, но это продолжалось лишь на первых строках. Мало-помалу сердце перестало бить тревогу, голос зазвучал сильно, я сама почувствовала, что говорю хорошо.

В зале так тихо-тихо, все сосредоточенно слушают; это сознание еще больше приподнимает меня. Набравшись храбрости, я дерзаю даже разглядывать ближайшие лица. Вот милый Андрей Карлович; он доволен, это сразу видно. Синие, красные и черные (штатские) – генералы и не генералы тоже одобрительно смотрят. Но меня больше всего интересует происходящее у ближайшей правой двери. Дмитрий Николаевич по-прежнему стоит на своем месте и внимательно, не отводя глаз, смотрит на меня. Лицо у него такое хорошее-хорошее. На одну секунду глаза наши встретились, и от его светлого, ласкового взгляда вдруг так радостно сделалось у меня на сердце. Я чувствовала, как голос мой становился глубже, звонче. Я вкладывала всю свою душу в это стихотворение, хотелось как можно лучше прочитать, чтобы понравилось ему, Дмитрию Николаевичу, чтобы услышать похвалу от него, увидеть его улыбку.

Я кончаю. Громко, дружно, как один человек, хлопает вся зала. Мне страшно хорошо, весело так, все сияет во мне. Я кланяюсь еще, еще и еще. Но вот Андрей Карлович делает мне призывный жест; я поспешно спускаюсь к нему с эстрады. Он не один, рядом с ним высокий красивый синий – наш учебный – генерал, как оказалось, попечитель; около них еще несколько превосходительств разных цветов.

– Fräulein Starobelsky! Его превосходительство желает познакомиться с вами.