Мальчик из Югуру - Олимп Бели-Кенум

свешивались на грудь отца, и тот придерживал его за щиколотки. Наши путники остановились полюбоваться открывшейся перед ними картиной, и те, кто следовал за ними, сделали то же самое. Восседая на плечах отца и став «самым большим из самых больших», Айао задыхался от счастья, но сдерживал свою радость. Ему очень хотелось, чтобы его пронесли еще немного, до перевала. Все получилось именно так, как если бы он выпросил эту милость у бога, о котором он не имел, впрочем, ни малейшего понятия. Отец пронес его на плечах более трехсот метров, и Айао с интересом оглядывал все вокруг, держась двумя руками за голову Киланко, который опустил его на землю только тогда, когда они начали спуск.

Невольно все пошли быстрее. Тем, кто нес вещи на голове, пришлось придерживать их руками. Все старались замедлить шаг, чтобы не поскользнуться, не покатиться с горы и не переломать себе костей среди камней и колючих кустарников. Проходили :как раз то место, где, особенно после дождя и обильной ночной росы, идти было очень опасно. Осторожно, как это делают попугаи или канатоходцы, они шли, цепляясь пальцами ног за глинистую, красноватую от примеси железняка землю. И все-таки они спускались слишком быстро, словно какая-то неудержимая сила подталкивала их сзади.

Вдруг Бурайма поскользнулся и, сделав замысловатый пируэт, смешно запрыгал на одном месте, а потом упал на руки, словно склонился в каком-то причудливом поклоне.

Когда он поднялся, руки его были ободраны и все в грязи. Он стал ворчать, уверяя, что кто-то подставил ему ножку.

— Ну это уж слишком, Бурайма! Не все такие злые, как ты. Почему обязательно кто-то должен был подставить тебе ножку? Дорога скверная, и мы стараемся идти как можно осторожнее, — сказал Киланко, рассердившись на своего старшего сына за то, что он всегда пытался обвинить братьев и сестер в любой из своих неудач.

Бурайма замолчал и всю остальную дорогу шел, широко расставив в стороны свои грязные руки, словно надутый индюк.

Шедшая позади семейства Киланко женщина тоже поскользнулась, но, вместо того чтобы постараться самой удержаться на ногах и не упасть, она прежде всего попыталась удержать жбан, который несла на голове, на мягком, сделанном в виде кольца валике. Жбан был наполнен красным пальмовым маслом и сверху плотно закупорен крышкой. Несмотря на все старания Ладике́ — так звали женщину, — жбан все-таки упал и покатился вниз. Молодая женщина, забыв про свою красивую одежду, опрометью бросилась за ним. Люди, испугавшись, что Ладике упадет и разобьется, в отчаянии закричали.

Но жбан зацепился за большой камень и далеко не укатился. Ладике кое-как, то на четвереньках, то на корточках, добралась до своего сокровища. После минутного колебания Киланко, Ассани, Бурайма и другие мужчины бросились ей на помощь. Ассани подхватил жбан и донес его до тропинки. Остальные помогли женщине снять колючки, прицепившиеся к ее одежде, и подняться на дорогу.

Эта сцена сильно взволновала Айао. Он сквозь слезы сказал Ньеко, что то же самое могло бы случиться и с их доброй старой нам Алайей и такой же старой нам Сикиди. Айао подошел к отцу и взял его за руку. Поняв, что сыну страшно, Киланко крепко сжал его маленькую ручку и не выпускал ее до конца пути.

11. ЛОВКОСТЬ КИЛАНКО

По базарным дням в Афежу стекался народ не только из самого селения и близлежащих мест, приходили даже те, кто жил в ста километрах отсюда. Люди добирались до Афежу кто как мог: пешком, на велосипедах, на пирогах или на грузовиках. Грузовики и большие лодки принадлежали богатым торговцам, среди которых было несколько белых. Вместе со своими африканскими помощниками они продавали керосин бидонами и в разлив, отрезы пестрых тканей, бархат всех цветов, начиная от самых темных и кончая самыми яркими. На брезенте, разложенном вокруг грузовиков, выставлялись самые заманчивые товары, привезенные из Европы и Азии, с этикетками, на которых красовались: made in France, in Germany, in England, in Japan или in Tchecoslovaquie[11]. На некоторых тканях и| баночках с кремом стояло: made in Gold Coast или made in Nigeria[12].

Ткани, галантерея, парфюмерия, косметика, игрушки, бусы и другие украшения из Азии, Африки и Европы составляли основную массу товаров. Все это строго охранялось белыми торговцами и их помощниками, африканскими продавцами и рабочими. Покупатели останавливались, начинали торговаться, щупали товары, взвешивали их на ладони, как будто это были свежие или копченые агути, окорока антилопы или кабана.

— Что ты вертишь отрез, как кокосовый орех! — проворчал продавец, обращаясь к Киланко.

— Я ведь должен посмотреть, прочный ли это материал!

— Все, что сделано белыми, — прочное.

— Твоя обязанность хвалить товар своего хозяина, тебе за это платят. Но я знаю, что мотыга, которой я обрабатываю землю и зарабатываю деньги, чтобы истратить их здесь, на рынке, сделана не белыми!

— Конечно, наши кузнецы делают прекрасные сельскохозяйственные инструменты...

— Ну так вот! Прежде чем купить мотыгу, мачете, топор или лом, я сначала как следует осмотрю их, подержу, поверчу в руке, чтобы не истратить денег зря. Хлам я не покупаю.

— Что тут происходит, Иессуфу́, покупатель чем-то недоволен? Я же не понимаю, о чем вы говорите, — вмешался белый, человек маленького роста, коренастый, с огромной головой, подстриженный ежиком.

На нем, как и на продавце, были шорты и спортивная рубашка. Черные глаза его так и бегали. Они, казалось, видели всех сразу.

— Мой отец хочет убедиться, что ваши товары хорошего качества, — сказал Бурайма по-французски, гордясь тем, что теперь он у отца может быть переводчиком.

— Да, но он все трогает руками! — возразил Иессуфу.

— А разве ты сам не африканец? — спросил Ассани.

— Что, в твоей деревне люди не щупают товары, прежде чем купить их? — добавил Исдин.

— Может быть, у вас никто не прикидывает на вес покупку и не торгуется? — презрительно вставила Ньеко.

— О, да я имею дело не с простыми крестьянами! — удивился господин Норье, белый хозяин товаров.

— Наш отец — крестьянин, но мы ходим в школу в Афежу. Нам не нравится, как ваш Иессуфу разговаривает с нашим отцом, — решительно заявил Бурайма.

Киланко молчал, словно проглотил язык. Он понял, что дети защищают его, и гордился этим.

—