Под сиренью - Луиза Мэй Олкотт

— Ужасный день, — подумал Бэн и отправился к себе в комнату. Он перечитывал эти два письма, показавшиеся ему уже давними. Первоначальный шок прошел. Но он все еще не мог в это поверить. И решил не создавать впечатление, будто он несчастнее, чем есть на самом деле. Бэн отложил письма, снял с Санчо траурный бант и позволил себе негромко посвистеть.

— Торни, мне бы хотелось, чтобы ты хорошо себя вел с Бэном. Я должна остаться, так как должны приехать Моррисы. А ты поедешь в рощу и развлечешься.

— Не особо интересное развлечение выходит из разговоров с этим конюхом. Мне жаль его, но я не могу его развлекать, — возразил Торни.

— Ты можешь быть сносным, когда хочешь. Я уже достаточно побыла с Бэном. Завтра он снова примется за работу — он хорошо ее выполняет. Но сегодня нам нужно ему помочь. Он не знает, что с собой делать. Кроме того, это возможность произвести на него незабываемо хорошее впечатление. У нас есть шанс. Мне он нравится. Я уверена, что ему тоже хочется понравиться нам. Наша обязанность — помочь ему. Никто другой этого не сделает.

— Хорошо. Где он? — Торни встал, убежденный сестрой, но мало надеялся на успех своего предприятия с «этим конюхом».

— Ждет тебя со стулом, а Миранда ушла за гамаком. Будь хорошим мальчиком. И я однажды столько же сделаю и для тебя.

— Ты самая лучшая сестра в мире. Я сделаю все, что ты попросишь. — В хорошем расположении духа, Торни направился вниз:

— Поехали, Бэнджамин. Я не знаю дороги, поэтому не могу сказать, куда. Только не дай мне свалиться. Это все, что я хотел сказать.

— Конечно, сэр.

Место было красивое, воздух свежим, и они расстелили коврик на траве вдоль холма.

— В чем дело, Ранда? Не получается? — спросил Торни, увидев, что возникли какие-то проблемы с гамаком.

Женщина не могла закрепить веревку. Бэн вызвался ей помочь.

— Ты можешь идти, Ранда. Принеси мне мои вещи, Бэн. И садись на стул напротив меня. Поговорим, — скомандовал Торни.

«Интересно, что он собирается мне сказать?» — подумал Бэн.

— Сейчас, Бэн, думаю, самое время тебе выучить церковный гимн. Сегодня воскресенье, и я всегда так делал, когда был младше, — начал новый наставник менторским тоном.

— Я выучу, — сказал Бэн и начал свистеть.

— Свистеть в обществе других людей — невежливо, — с достоинством сказал Торни.

— Мисс Селия тоже мне об этом говорила, — ответил Бэн, и усмешка мелькнула в его глазах.

— О, понятно! Она тебе об этом рассказывала? Тогда, если хочешь сделать ей приятно, ты прямо сейчас выучишь гимн. Давай. Она хочет, чтобы я учился вместе с тобой. И я бы хотел этого. Но если ты язвишь, как я могу?

Торни говорил в преувеличенно-сердечной, притупленной манере. На что Бэн ответил:

— Если ты не будешь так кичиться, я не буду язвить. Никто не может, кроме мисс Селии, командовать мной. И я выучу гимн, если она мне скажет.

— Я выучил это, когда мне было шесть лет. Милая вещь. Держи, — сказал Торни, подавая ему книгу с таким выражением лица, как у патриарха, который обращается к ребенку.

Бэн безо всякого интереса взглянул на желтую страницу. Старая манера печати ненадолго привлекла его внимание. И когда он дошел до последних двух строчек одного из гимнов, то никак не мог понять их смысл: «Земля не предоставляет ничего милее, кроме религиозной молодежи».

— Мне кажется, я никогда не смогу это запомнить. У тебя есть какой-нибудь попроще? — спросил он, перелистывая страницы.

— Посмотри сзади и найди включенный стишок. Выучи его. И увидишь, как приятно будет удивлена Селия, когда ты его расскажешь. Она сама написала это стихотворение, будучи еще ребенком, и кто-то напечатал его для других детей. Мне он больше всего нравится.

Польщенный таким хорошим положительным поступком со стороны Торни, Бэн быстро перелистнул страницы и начал читать с великим интересом строки, написанные в детстве мисс Селией:

«Мое царство»