Горный завод Петра третьего - Татьяна Александровна Богданович

В ту же минуту левый глаз хитро и воровато глянул на Акима.

Но Беспалов уже отвернулся.

– Вот я тебе сейчас списки покажу – кто в какой мастерской работает, чтоб ты знал, с кого требовать.

И про работу потолкуем.

«И то, – подумал Аким. – Может, я и пособлю работу поживей наладить».

* * *

Вернулся домой Аким озабоченный.

– Неужто пороть тебя будут, дяденька Аким? – со страхом спросил Захар, поглядев на Акима.

Аким махнул рукой.

– Приказчиком делает разноглазый.

Захар привскочил. Лицо у него расплылось.

– Да ну! Здорово! Ты что ж, пороть станешь, дяденька Аким?

Аким с досадой отмахнулся.

– Дурень ты, Захар. Садись вечерять. Поздно.

– Я там повечерял, на деревне. Я побегу на час, покуда ты…

– Только, гляди, заводским-то не болтай зря. Может, отдумает еще Беспалов.

– Да я к заводским-то и не пойду! – крикнул Захар, выскакивая за дверь.

Про деревенских Аким не подумал сказать, а Захар-то к ним и торопился поделиться важной новостью про Акима. Вернулся он, когда Аким уже лег.

Глава третья

Наутро Аким пошел к Нилу – он его больше других мужиков знал, думал, что с ним легче сговориться будет. Неужто не поймет, что не время теперь с завода уходить?

Еще из сеней он услышал громкий плач.

Домна, хозяйка Нила, сидела под окном и голосила, прижимая к себе сынишку своего Сеньку.

Нил стоял перед ней и скреб в затылке.

На Акима Нил поглядел искоса и даже не ответил, когда Аким, перекрестившись на икону, поздоровался с ним.

– Что, аль неможется Сеньке? – спросил Аким.

– На завод берут, – угрюмо пробормотал Нил. – Беспалов чем свет присылал.

– Осьмой годочек всего с успенья пошел, – всхлипывая причитала Домна. – Один он у нас, болезный. младшенький. Ой, горе мое! Каки силенки-то у его?.. Помрет, как старшенькие. Ой, лучше б голову с меня сняли!..

Аким посмотрел на Нила.

– Раньше десяти не берут же? – спросил он.

– В казаки много взяли, – не глядя на него, сказал Нил. – На заводе нехватка.

– Я поговорю управителю, – сказал Аким. – Какая с него работа?

– Не моего лишь, – пробормотал Нил. – У всех у мужиков.

Но Домна перебила его:

– Поговори, батюшка, Аким Федорыч. Он тебя послухает… Силенки-то вовсе нет. Помрет он, – всхлипывала она.

Она хватала Акима за руки, в ноги ему повалилась.

Аким испуганно схватил ее за плечи.

– Да что ты, Домна? Поговорю я. Да ведь не от меня…

– Как не от тебя, болезный? Да ведь приказчик же ты ноне, сказывают.

– Кто вам сказал? – хмуро спросил Аким.

– Слыхали, – пробормотал Нил, сердито посмотрев на Домну. – А что же, коли ты впрямь приказчиком стал, и то поговори. Это с каких же правов этаких-то несмысленышей на работу брать?

– Я поговорю, – сказал Аким уверенно. – А я с тобой про иное говорить хотел. Сказывал мне Захарка, на деревню, мол, вы, до дому уходить…

Но тут Нил быстро повернулся к нему и заговорил сердито:

– Дурень он, Захарка… – Где кто сболтнет, а он… И на ум не вспадало.

Сенька высунул голову, открыл было рот, но Домна тесней прижала его к себе.

– Так вы домой не собираетесь? – спросил Аким.

– На ум не вспадало, – повторил Нил решительно. – Ай о двух головах? Дурной он, Захарка… Выдрать бы его, – прибавил он угрюмо.

– Ты не того, Нил, – заговорил Аким. – Не кручинься больно. Недолго уж. Вот на Москву придет царь Петр Федорович, всем волю даст.

– Ведомо, – коротко проговорил Нил, не глядя на Акима.

Аким хотел было собрать мужиков, прочитать им царский указ, что лежал у него за пазухой, но теперь решил повременить. Очень уж Нил сердит был за Сеньку. Наверно, и другие мужики, у кого ребят забрали, – тоже. «Поговорю раньше Беспалову про ребят, – подумал он. – И с чего вздумал он? И разговору не было. Скажу, обижаются сильно мужики. Как бы не сбежали».

Он постоял еще немного, подождал, не спросит ли о чем Нил, но Нил молчал. Домна все всхлипывала, прижимая к себе Сеньку.

– Ну, я пойду, – сказал Аким.

Нил все молчал. И Аким ушел.

Глава четвертая

Прошел еще один пьяный день. Наступала последняя ночь праздника. Погода опять переменилась. Потеплело, зато нависли тучи, и весь день то разъяснивало, то принимался лить дождь, да такой, что всех разгонял с пустыря. К вечеру дождь перестал, и за воротами опять собралась кучка пьяниц.

Они горланили песни и звали девок водить хороводы. Но девки не шли, они и так умаялись за день хуже, чем на работе. С поселка прибежали бабы за своими мужьями. Они с бранью накинулись на пьяниц и силой тащили их домой. Но те упирались, гнали баб прочь и неистово ругались.

Подошел старик-сторож и пригрозил запереть ворота— пускай, коли так, все ночуют на пустыре. Бабы с визгом побежали на завод. Шатаясь и чертыхаясь, поплелись за ними и последние пьяницы.

Но, войдя в ворота, все понемногу затихли. На заводе ночью шуметь никак нельзя было. Заметит сторож – от штрафа не отвертишься. Живо хмель соскочит. Полчаса не прошло, как рабочий поселок крепко спал.

Праздник кончился, люди успокоились, тяжелый сон сковал весь завод. Даже старик-сторож заснул.

Настала глубокая тишина.

И среди этой тишины невдалеке от завода, у пруда, вдруг зашевелилась крепостная деревня. Из дальней избы вышел крадучись староста Прокл, поглядел в сторону завода, прислушался и, перекрестившись, бесшумно пошел по порядку, тихонько постукивая в оконце каждой избы.

И сейчас же вся деревня высыпала на улицу.

Мужики торопливо выкатывали из сараев телеги, смазывали дегтем оси, чтоб колеса не скрипели. Мальчишки постарше выводили лошадей и помогали запрягать. Грузили на телеги сундуки, мешки муки, кули огородины, узлы с домашним скарбом, кадушки, ведра, укладки. Бабы привязывали к задкам телег коров, тащили лукошки с курами. Торопились, стараясь, главное, не шуметь, поминутно унимали друг друга, но все-таки ночная тишина сразу наполнилась тревожным гомоном. Из дрожащих рук выскальзывали горшки и со звоном раскалывались вдребезги о порог. Испуганные куры клохтали, кое-где мычала разбуженная корова, пищали грудные ребятишки, которых матери сунули на руки старухам.

Один ребятенок, вынутый из люльки, зашелся истошным ревом, и сейчас же мужик накинулся на бабу и яростно зашептал:

– Уйми паскудыша! Недолго, и остановят!

Баба, испуганно оглядываясь, совала мальчишке в рот соску.

Другая, у соседней избы, дергала мужика и бормотала:

– Люльку-то, люльку не сняли… Как я там без нее?.

Ребятишки постарше вертелись между ног, увертываясь от пинков и подзатыльников.

У избы Нила все уже было готово.