Монтигомо - Ястребиный коготь - Виталий Георгиевич Губарев

у меня неприятно заныло сердце. К островку причалила большая лодка, и на песок из нее выпрыгнул Никулка. По-видимому, он не ожидал встретить здесь Кирку и, удивленный, остановился на берегу.

— Что тебе надо? — спросил его Кирка.

— Это мое дело, — усмехнулся Никулка. У него был сиплый голос.

— Плыви обратно, Никулка!

Никулка покашлял и ничего не ответил. Он медленно подошел к Кирке, сел на траву, скрестив ноги, и, достав трубку, пустил длинную струю дыма.

— Плыви обратно, — повторил Кирка, — и ложись спать. Никулка снова усмехнулся.

— Винки нет… — Он поднял голову и постучал пальцем по горлу. — Никулка винки хочет.

— Здесь нет винки…

— Есть, — покачал головой Никулка.

— Где? — Кирка озадаченно посмотрел по сторонам.

— Вон там винка плещет хвостами. — Никулка показал на подсадок.

— Ты пьян, Никулка. Там рыба, а не винка.

— Ай, ай, Кирка, у тебя голова думает, как хвост у рыбы.

— Ты пьян, Никулка! — нахмурился Кирка.

— Ай, ай, зачем ты обижаешь Никулку? Меня и так все обижают. Говорят: Никулка лодырь!..

Кирка не ответил.

— Мне очень обидно, и я приехал сюда, — говорил Никулка. — Я подумал, возьму из посадка немного рыбы и повезу ее на пристань. Пассажиры купят у меня рыбу, а я куплю винки.

Кирка удивленно посмотрел на него.

— Ох, Никулка, это у тебя, а не у меня голова думает, как хвост у рыбы!

Никулка миролюбиво рассмеялся.

— Я возьму немного, и никто не заметит, что рыбы стало меньше.

— Нельзя…

Продолжая посмеиваться, Никулка похлопал Кирку по плечу и пошел к посадку. Не поднимаясь, Кирка пошевелил ружьем и для убедительности постучал прикладом о землю.

— Эй, Никулка, уходи прочь!

— Дурак! — вдруг рассвирепел Никулка. — Убери ружье!

Он двинулся на Кирку, подняв руку, но тут я выскочила из ватташа, и Никулка застыл с поднятой рукой и открытым ртом.

— Стой, стой! — закричала я. — Никулка, какой ты… какой ты…

Я задыхалась и больше не смогла ничего сказать. Закрыв лицо руками, я заплакала. Кирка и Никулка молчали. У меня подкашивались ноги, я села на траву и отняла, наконец, руки от мокрого лица.

— Зачем ревешь? — Никулка осторожно подошел ко мне.

— Уйди! — закричала я.

Должно быть, у меня в глазах было столько злости что Никулка попятился.

— Зачем кричишь?… — растерянно заговорил он — Не надо кричать…

— Не надо кричать? На тебя не кричать надо!.. Как бы я побила тебя, если бы была посильней! Ты, оказывается, не только лентяй и пьяница, но еще и вор!

— Молчи! — хрипло крикнул Никулка. — Молчи, Анэ!

— Вор! Вор! — повторяла я, захлебываясь от слез. — Мне стыдно, что у меня такой брат! Мне стыдно смотреть в глаза людям! Ты мне не брат! Все в колхозе презирают тебя! Все!

Никулка внезапно повернулся и молча побежал к берегу. Я слышала, как он сопел, торопясь столкнуть лодку, потом неловко прыгнул в нее и ударил по воде веслами. Скоро лодка скрылась за излучиной реки.

А я все плакала. Кирка подошел ко мне, сел рядом и смущенно покашлял.

— Анэ, — тихонько шепнул он, — не плачь…

— Ах, Кирка, — сказала я, вытирая лицо ладонями, — если бы ты знал, как… как мне стыдно.

Он снова покашлял.

— Не плачь, Анэ!.. Я никому не скажу, что сюда приезжал Никулка…

Я улыбнулась сквозь слезы. Какое у Кирки хорошее, доброе сердце!

Я вернулась в пууль. Возле чума бригадира ярко горел костер, вокруг которого широким полукругом сидели рыбаки. Кто-то рассказывал что-то веселое, и все покатывались со смеху.

Я незаметно пробралась к своему пологу и легла. Однако дедушка все-таки услышал шаги, подошел к пологу и погладил мое лицо шершавыми пальцами.

— Ты плачешь, Анэ?

— Пюрыс-ики, а где… Никулка?

Лежит в чуме и тоже плачет… Ничего, Анэ, это хорошо. Пусть поплачет… Это хорошо, что он плачет.

VI

На следующий день в пууль прибыла плавучая культбаза — огромная белая баржа с киноустановкой, библиотекой и веселой музыкой.

Но мне было совсем не весело. Я сидела на берегу, свесив с обрыва ноги, и грустно слушала песни, которые неслись над рекой из громкоговорителей. И тут я услышала тихий голос Кирки:

— Анэ…

Он подошел совсем неслышно.

— Сердце болит, Кирка, — сказала я.

— Ты все думаешь про Никулку?

— Почему ты знаешь мои мысли? — спросила я, вытирая глаза.

— Знаю… — тихо говорил он. — Я смотрел на тебя сегодня… и раньше смотрел… и знаю, что ты все время думаешь про него.

— Да, Кирка? Это такое горе… такое горе… — Слезы снова выступили на моих глазах.

— А ты не думай про него, Анэ… — у Кирки дрогнул голос.

— Кирка, — взволнованно проговорила я, — ты настоящий друг! Я буду помнить тебя всю жизнь… Дай мне руку, Кирка!

Он, не глядя на меня, протянул руку, и я крепко ее пожала.

Музыка внезапно смолкла, и я услышала, как на барже бригадир кому-то сказал:

— Вы прибыли в хороший день! Сегодня наша бригада выполнила план добычи рыбы!

На палубе собрались почти все жители пууля.

Я разыскала в толпе дедушку.

— Пюрыс-ики, а… где Никулка?

— В чуме… Ему очень стыдно, Анэ.

Никулка действительно был в чуме. Он даже не пошевелился, когда я вошла.

— Никулка, — тихо позвала я.

Он быстро приподнялся и сел. Мы молчали. Наконец он глухо проговорил:

— Зачем тебе нужен… вор?

— Не надо так говорить, Никулка! — вскрикнула я.

— Ты сказала, что я вор! — зашептал он. — Зачем? Я иногда пил винку… Это плохо… Я мало работал… Это плохо… Я сам знаю… Но я никогда не был вором, Анэ! Слышишь? Я никогда не был вором!

Мне было очень жаль Никулку, однако я твердо сказала:

— Разве то, что ты хотел сделать, не воровство?

Он запнулся и вдруг закрыл лицо руками. Я подошла к Никулке и обняла его. Так без слов мы сидели долго, пока я не услышала голос Кирки:

— Анэ! Скорей! Сейчас начнется кино!

Я вышла из чума и поднялась на баржу.

Все торопились в кинозал. Но прежде чем все расселись, совсем неожиданно поднялся дедушка и заговорил:

— Мои глаза все равно ничего не видят, и я мог бы уходить… Но я не уйду, пока не услышу здесь тех слов, которые еще должен сказать мой внук Никулка. Этот радостный для всех нас день не будет радостным для меня, если я не услышу внука.

Все молчали.

— Никулка, говори, — шепнул кто-то в тишине.

В заднем ряду поднялся бледный Никулка.

— Я буду… хорошим рыбаком, — сказал он дрожащим голосом и прибавил: