Июнь, июль, август - Сергей Анатольевич Иванов

холмик — тот самый, бывший лесной. И даже очень ровненький. Как видно, браконьеры хотели, чтоб муравьи скорее прижились. А те бегали по хвоистой куче, пытаясь сообразить, что же произошло. Многие из них тащили в «зубах» продолговатые белые яички.

— Ну вот, видишь? — сказал браконьер даже как бы с некоторой гордостью.

— А зачем вы это сделали?

— Хм…

Тут браконьер тоже допустил ошибку. Ему показалось, что Ветка полностью покорена. И ему самым житейским образом захотелось похвалиться своей сметливостью.

— О переселении-то муравейников я еще по телевизору видел. В другие районы переселяют, даже в другие страны… Птицы, они тоже поедают насекомых — дай-дай! Я наблюдал. Но птицы только по сезону. Весной они птенцов кормят — стараются, это правильно. Но потом-то они уже нерадивые, а то и совсем в лес усвистели… сад без охраны… Другое дело эти. Всегда здесь. Всегда работают. Смотри, а? Двигаются! — Это он выговорил с каким-то особым восхищением и в то же время ненавистью. — Жрать охота. Им без конца жрать охота!

Была у него такая манера. Он уже не Ветке говорил, а словно самому себе. И жутковато ей сделалось. Нет, не по-настоящему, конечно, а все-таки жутковато.

И в то же время она смотрела на него с огромным изумлением, на этого действительно не браконьера?.. А кого же тогда? Ветка и слова такого не знала. Она хотела ему объяснить, что это же нехорошо. Ведь в лесу они для всех, для целого леса, а здесь, на участке, только для него одного, словно рабы в Риме. Неужели он этого не понимает — этой простой вещи?!

Но чуяла Ветка, что он не такой наивненький, что он всё понимает, только прикидывается. Но и она теперь не была такой наивненькой. И очень смутно подумалось ей, что, возможно, кое-кого надо лупить не до первой крови, а гораздо больше!

— Как же вам не стыдно наш лес грабить?

— «Наш, ваш»… — Голос его и лицо приобрели совсем иные оттенки. — Видишь, как ты ничего не понимаешь-то… Наш-ваш… Он такой же и мой! А если я в лесу ежонка, не дай бог, поймаю, ты что, тоже за мной с ружьем погонишься? Или я воздуха лесного захотел дыхнуть — тоже наш-ваш?.. Вон же, — он указал на муравейник, — живут, бегают. Я их не убиваю. Чего тебе надо?

— Был бы такой насос, вы бы и воздух из леса к себе перекачали!

— Ну, знаешь что, милая девочка! Не забывайся. Я тебя постарше и по возрасту, и по… — Он постучал себе пальцем по виску. — Не забывайся!

— Старше! — сказала Ветка презрительно. — Да хоть вы мамонтом будьте, я вас уважать не собираюсь!

Она, конечно, слегка пользовалась тем, что она девчонка и ее нельзя тряхануть как следует.

— Уважа-ать? — он засмеялся. — А я тебя и видеть-то не хочу. Приперлась, понимаешь, на чужой участок…

— Калитку бы вашу забить покрепче и забор раза в три-четыре повыше, чтобы вы сидели на своем капиталистическом участке и в нашу жизнь бы вообще не выходили!

Ветка увидела, как он весь аж побледнел, а мальчишка все слушал, стоя у окна.

— Ничего-ничего! Вы еще не такое от меня услышите!

То она все говорила, глядя куда-то немного вбок. А теперь прямо навела свои глаза на него.

— Вы же боитесь! Я сразу увидала… Вот я, например, могу все про себя сказать. Пионерлагерь «Маяк», второй отряд, Иветта Снегирева. А вы? Ну скажите!.. Вы потому и трус, что вы нечестный.

Он молчал, он даже как следует не мог притвориться, что ему будто неохота ей отвечать.

Но и Ветка была на пределе человеческих возможностей. Ни слова больше не говоря, она пошла назад по аккуратной дорожке меж гряд. Честные муравьи продолжали бегать, помаленьку разбираясь в кошмаре, который с ними произошел. Ветка чувствовала, что если она так уйдет, это будет предательство по отношению к ним.

Перед домом она остановилась, сказала мальчишке, который приклеенно стоял у окна. Мальчишке-то она была теперь в состоянии сказать что угодно.

— Имейте в виду, — сказала она, — если ещё хоть один муравейник пропадет, отвечать будете вы. И если вы этот муравейник погубите для заметания следов… мы проверим! И вы отвечаете за этот муравейник!

Чтоб муравьи были тут не рабами, а как бы посольством «Маяка» на этой вражеской территории.

Она прошла мимо цветущих овощей и деревьев, открыла калитку и с удовольствием закрыла её. Оказалась на воле, где трава росла по-нормальному и все росло по-нормальному, а не по-сумасшедшему на благо эксплуататоров.

В душе у Ветки были одновременно победа и грусть…

Она гордилась собой — это бесспорно. И она была поражена, что есть такие люди… Она как бы знала об этом и в то же время не знала. Что они так просты и так близко от ее жизни.

И еще она понимала, но не словами, а душой, что эта ее победа не окончательная, а лишь маленькое сражение, где ей удалось потеснить врага. И если б Ветка только знала, что в таких сражениях и пройдет вся ее жизнь!

Браконьерский мальчишка догнал ее у самого моста. Сейчас он выглядел широкоплечим и высоким — пожалуй, таким же, как Лебедев. В плечах даже и покрепче. Это рядом со своим отцом он казался таким забитым.

У мальчишки были серые, широко посаженные глаза, что является будто бы признаком добродушия. Но ведь это всего лишь внешность! Хотя у него была действительно положительная черта — ему с первого взгляда понравилась Ветка. Да и то надо еще проверить!

К счастью, она не успела испугаться — оглянулась, когда мальчишка уже подбегал, и он сразу произнес:

— Просто мне велели тебя проводить, — и протянул по-рыночному свернутый фунтик с очень крупной малиной, которая была удивительно… малинового цвета.

Ветка хотела сразу выбросить этот кулек в Переплюйку. Но не бросила, посмотрев на мальчишку. Заменила на более мягкое наказание. Спросила:

— Взятка?

— Да, взятка, — сказал мальчишка. Он вытряхнул на ладонь хорошую горку ягод и не спеша кинул их в воду… Тут надо заметить, это был для него не простой и далеко не обычный шаг. Но в некоторые моменты люди бывают удивительно чутки… Так странно получилось, словно он подслушал ее мысли.

Хотя сказала Ветка, естественно, совсем другое:

— Знаешь что, ты чужим-то не распоряжайся! — и улыбнулась.

Потом взяла в рот ягоду — ведь ягоды были ни в чем не виноваты…

Городской девочке Ветке такой малины не доставалось, наверное, никогда! Ее бессмысленно здесь описывать. Ее надо попробовать, спелую, прямо