Мальчик из Югуру - Олимп Бели-Кенум

вернулся домой, полный впечатлений от увиденного, твердо решив никому не говорить о своем горе. Но отец, которому уже всё рассказали, сам позвал его и кратко, но убедительно объяснил происшедшее.

— Я тебе дал этот участок, и он твой. Ты построишь там школу, и я тебе помогу. Мне никогда не приходилось ходить в школу, но вы, мои дети, открыли мне глаза. Именно поэтому я и хочу, чтобы дети Югуру, вместе с другими из соседних деревень, начали свои первые шаги в твоей школе, когда она будет построена... Не прерывай меня! Если, с моего согласия, твой участок временно превращен в деревенский рынок, то это лишь для того, чтобы он не очень зарастал травой. Вытаптывая его, торговки как бы нам помогают. И как только я захочу, они все тут же оттуда уйдут. Тогда постепенно мы начнем наше строительство. Лалейе и Сита займутся делом еще до твоего возвращения в родные края.

— Нет, отец, мы не станем этим заниматься. Ведь замысел не наш, и мы можем что-нибудь напутать. Правда, Айао? — сказала Сита.

— Тот, кто думает, что он незаменим, грешит зазнайством и высокомерием. Вы с господином Лалейе оба сможете вполне сделать то, что я не смог бы сделать из-за своего тщеславия.

— Ты не так понимаешь наше общее намерение, Айао. Никто не посягает на твой замысел, — поспешно ответила Сита.

— Господин Лалейе написал мне, что мое желание — это желание обеспеченного человека. Теперь же, когда он стал твоим женихом, он хочет соединить мою «затею богача» и свои планы «сына бедняков», как он себя называет.

— О Айао! — воскликнула Сита.

— Ты слишком чувствительна и готова обижаться по любому поводу. Так вот, я тебе сейчас его дам, — сказал Айао, став вдруг неузнаваемым. — В Джен-Кедже я многому научился, проглотив, почти за три года, добрую сотню романов и разных других книг. В одной из них я встретил и запомнил изречение, которое стало моим руководством в жизни: «Не делай того, что может сделать другой так же хорошо, как и ты. Береги в себе по-настоящему только то, чего, как ты чувствуешь, нет ни в ком другом».

Киланко с женой переводили взгляд с Айао на Ситу. Они не очень-то понимали их разговор. Тем более, что слова Айао показались им слишком высокопарными. В его словах не было той простоты, которой он отличался с детства и которую они, родители, привыкли видеть в Сите и Лалейе.

Сита, застыв от удивления, прошептала:

— Что это значит, Айао?

— Это значит, что ты и твой Лалейе хотите. присвоить мою идею, и я обижен на вас! Это так же значит, что господин Лалейе проникся таким глубоким и страстным желанием обучать грамоте нашу деревню лишь после того, как влюбился в тебя. Поэтому мне ничего не остается, как отказаться от всего...

— Айао! — воскликнула Сита с жалким, убитым видом.

53. ШКОЛА «НАМ АЛАЙЯ»

Когда Лалейе пришел навестить Ситу, он не увидел, как обычно, радостной улыбки на ее лице. Ей пришлось рассказать, что произошло и какова была реакция Айао.

— Я понимаю его: ему бы хотелось приняться за работу одному. Мне кажется, я прочитал его мысли. К нашей помощи или к чьей-либо другой он мог бы прибегнуть, лишь доказав свою способность осуществить самому свой замысел, — сказал Лалейе спокойно, как человек уравновешенный, искренний и уверенный в том, что, будь он на месте своего будущего шурина, он поступил бы так же.

— Но ведь это значит считать себя умнее других! — воскликнула Сита.

— Совсем нет, мой друг. Это значит быть мужчиной, — ответил он с улыбкой и спросил, где Айао.

— Он ушел сразу после завтрака. Если его нет на горе Югуруне, где он предается своим воспоминаниям, значит он должен быть в апельсиновом саду, — сдержанно ответила Сита.

Лалейе увидел его гораздо ближе. Спрятав руки в карманы, Айао прохаживался по своему участку, с которого ушли все торговки.

— Я искал вас и на горе и в саду. Как ваша поездка, Айао? — спросил он, идя навстречу с протянутой рукой.

— Очень хорошо, господин Лалейе, — ответил тот, без улыбки пожимая ему руку.

— Вы можете называть меня просто Лалейе или же по имени... Ассани, так же, как я вас называю Айао.

— Спасибо. Но вы были моим учителем, и к тому же я не склонен к фамильярности, поэтому мне будет трудно называть вас по имени.

— Я уже почти ваш родственник. Через два-три месяца я стану членом семьи Киланко. Тогда будет довольно смешно слышать, как один из моих шуринов называет меня господином Лалейе.

Айао, следуя своим мыслям, ответил на это:

— Если бы вы не были в прошлом моим учителем, то со временем...

— А я оказался не только женихом вашей самой любимой сестры, но и человеком, который вмешивается в ваши дела, — прервал его Лалейе.

— Вы первый заговорили об этом. Если бы вы сами этого не сделали, я бы вам никогда ничего не сказал по поводу вашего вмешательства в мои дела. Ну так вот! Я презираю вас за то, что вы завладели моей мечтой! — заявил он сухо.

На это Лалейе, весело рассмеявшись, ответил:

— Но, мой дорогой Айао, я знал, какой будет твоя реакция. Позволь тому, кого ты презираешь, по-братски обращаться к тебе на «ты». Будь я на твоем месте, я реагировал бы точно так же. Об этом я и сказал Сите. Вот в нескольких словах, что бы ты хотел сделать. Участок и деревья вокруг него остались бы нетронутыми, иногда за ними приглядывал бы кто-нибудь из вашей семьи. В первые же каникулы, чтобы не очень скучать в родных местах, откуда один за другим уехали твои братья и сестры, ты бы начал строить навес, а затем собирать детей со всей округи, может быть и вместе с их родителями. Они стали бы твоими первыми подопытными кроликами. После чего ты бы, в конце каникул, вернулся в Дакар. А увлеченным тобой ученикам ничего не оставалось бы, как сожалеть о твоем отъезде. Твой замысел они навсегда связали бы с твоим именем. А поскольку здешние люди очень привязчивы и чувствительны, как и все жители гор, то они все ждали бы тебя, как мессию. И это продолжалось бы три долгих года... Как