Красная Шапочка - Александр Иванович Красильников

пошли по ней. Собственно, улицы никакой уже не было. Правда, кое-где просматривался асфальт, но дома по сторонам были разрушены. Стояли кирпичные клетки с выгоревшими глазницами окон. Кое-где стены обвалились, рухнули межэтажные перекрытия, обнажились внутренние стены квартир. Полина Андреевна видела удержавшиеся каким-то чудом часы-ходики, фотографии незнакомых людей, наверное, хозяев квартиры, прижавшиеся к стенкам маленькие детские кроватки… Почудилось вдруг, что она слышит, как тикают настенные часы, и маятник, мотнувшийся от обвалившейся штукатурки, тоже, показалось, зачертил привычную дугу свою, отмеряя остановившееся было время. Снова попадались валявшиеся в развалинах самовары. Никто на эти самовары, как заметила Полина Андреевна, не обращал внимания, а она почему-то по-прежнему с какой-то особой болью встречала их опрокинутые круглые тела с беспомощно задранными ножками.

У Дворца пионеров она попридержала свой шаг. Сюда приходили не так давно ее дочки. Старинное красивое здание как-то очень соответствовало своему названию. Это действительно был дворец! Высокий подъезд, массивные входные двери, по фасаду фигурная кладка… И Дворца пионеров не стало, вместо него теперь на Полину Андреевну смотрели мертвыми глазницами слепые выжженные окна.

Снова Полина Андреевна вспомнила дочек. Время приближалось к ночи, ее беспокоило — где застанет она девочек, ведь совсем еще маленькие. И хорошо, если бы они уже прибыли в Николаевку, а Иван Филиппович сумел разыскать их, забрать к себе…

* * *

Долго ли, не долго стояли Нина и Галя на дороге, только все равно, вечно стоять не будешь. Уже и вечер надвигается, серая степь совсем нахмурилась, будто сердилась на нерешительность девочек: ну чего стоять без толку, надо принимать решение. А какое — и выбирать не приходится, вон он, хуторок, окруженный со всех сторон степью, к нему идти следует. Подталкивая в спину девочек, сердитая, но все-таки, видно, заботливая, степь как бы говорила:

— А то вот совсем рассержусь, темной стану, и хуторок из виду потеряете… И придут серые степные волки, и съедят Красную Шапочку…

Галя на согнутой в локте руке несла свое пальто, а в другой крепко сжимала коробку с изюмом. Нина, как старшая сестра, тащила узел, в который мама в спешке уложила им платьица, белье — самое необходимое на первое время.

Галя уже не очень верила в сказки, все-таки во второй класс перешла, но иногда ей еще казалось, что в жизни может быть как в сказке. Например, могут появиться серые волки и заговорить человеческим языком… Она шла потихоньку рядом с сестрой и смотрела по сторонам, на всякий случай. А когда подходили к хутору, воскликнула, продолжая воображаемую игру:

— Ба, избушка на курьих ножках!

Нина посмотрела на Галю и укоризненно покачала головой, что, мол, с глупенькой возьмешь. Но ей и самой захотелось сказать сейчас: «Избушка, избушка, повернись ко мне передом, а к степи — задом».

Они остановились, перед дверью в хату и ждали: вот сейчас откроется дверь, и к ним выйдет баба-яга с клюкой.

Рядом с избушкой размещались обмазанные глиной, плетеные катухи, в одном из которых кто-то шумно вздыхал, словно жалуясь на свое заточение. Слышался непонятный шелест и скрежет, звон цепей. Вдруг кто-то взвизгнул пронзительно и замолк. И снова звуки: шлеп, шлеп, шлеп… И снова тяжелый вздох и звон цепей.

Может, так виделось и слышалось еще потому, что девочки чувствовали себя совершенно одинокими в быстро опускающихся сумерках. Галке хотелось убежать от этих таинственных страшных звуков, но куда убежишь, в степь, что ли? Она, внутренне съежившись, стояла рядом с сестрой и молча смотрела на дверь, из которой все никто не выходил и не выходил. Может, в избушке и не живут?

В стене дома, в которую врезана дверь, нет ни одного окна. Рассыпающаяся завалинка пузатится старыми досками. В щели, между досок, видны мелкие опилки. И кажется, весь дом набит опилками до самой крыши и, кроме опилок, в нем — ни души…

Немного привыкнув к звукам, которые их окружили в хуторке, Галя решительно сделала шаг, взялась за кольцо, что висело на двери, словно хотела поиграть. Кольцо вырвалось у нее из руки, как волшебное, и звякнуло о железку, набитую под ним. И снова тишина. В катухе, откуда раздавались вздохи, будто прислушались к звону, вздохи прекратились, и вдруг:

— Му-у-у-у-у!

Корова! Обрадовалась Галя, обрадовалась Нина. Значит, кто-то в хуторе есть. И точно, через две-три секунды послышались шаги из глубины хаты, и женский голос прокричал оттуда:

— Чого размычалась, дура, оце ж управлюсь и выйду!

В сенцах звякнуло ведро, что-то загремело и звонко покатилось по полу.

— Бодай тоби грэць! — заругался голос.

Дверь, скребя низом по полу, с трудом открылась, и в ней показалась… баба-яга. Темный платок углом повязан, кофта на груди распахнута, юбка подоткнута за пояс, на высоко открытых ногах надеты большие, с вывалившимися языками, грубой кожи ботинки. Из-под платка выбились черные волосы. В руках она держала большую грязную тряпку и помело. Все как и положено. Баба-яга от неожиданности остановилась в проеме двери, рассматривая острыми черными глазками девчонок. И рот раскрыла от удивления. Галка тут же увидела, как сверкнули редкие зубы.

— Цэ ще шо такэ? — обратилась к ним баба-яга.

Но ни Галка, ни Нина не поняли вопроса.

— Та вы чого ж молчите, чи е у вас языкы, чи нэ-ма?.. 3 нэба вы звалились, а мабудь, ще виткиля?

Девочки улавливали какие-то знакомые слова, но многие им были совершенно незнакомы, оттого речь бабы-яги, смысл ее до них не доходил, тем более они растерялись и даже если бы женщина заговорила с ними на чистом русском языке, и то не сразу бы пришли в себя, чтобы ответить на вопросы.

— Ото так и будэмо стоять дружка пэрэд дружкой? — еще спросила их тетенька, а поняв, что девочки тихо ревут, бросила тряпку на пороге, видно, она мыла полы, и тыльной стороной ладони вытерла Галке со щеки ручеек, склонилась над ней:

— Ну ж, Красная Шапочка, ты виткиля туточки?

Красная Шапочка не отвечала, продолжая горько реветь.

Видя безрезультатность вопросов, тетенька, загребя рукой девчонок, как цыплят загоняют в садок, сказала:

— А ну заходьтэ в хату.

Подталкиваемые женщиной, Нина и Галя вошли в сенцы, среди которых стояло помойное ведро с грязной водой, переступили порог передней.

— Ноги вытырайте добришь, тилькы помыла.

Галя и Нина вытерли ноги о половичок у порога.

— Ну заходьтэ, заходьтэ… Сидайтэ на лавку… А тэперь будэмо размовлять…

Женщина села напротив, еще раз смахнула ладонью с лица Галки слезинку. Этот материнский заботливый жест, участливое выражение глаз, ожидание на лице помогли понять сестренкам, что от них