Голодный город. Как еда определяет нашу жизнь - Кэролин Стил

Началось последнее коренное преобразование британской деревни: в попытках сделать страну независимой от импорта продовольствия ее землю расчищали от всех помех для сельскохозяйственной техники, насыщали удобрениями и обильно сдабривали ДДТ. За 50 послевоенных лет Британия лишилась примерно 300 ооо километров живых изгородей, 97% цветущих лугов и 6о% реликтовых лесов⁶⁵. Но какими бы резкими ни казались произошедшие изменения, это была только часть правды. Остальное стало очевидно в 1962 году после публикации «Безмолвной весны» — исследования американского биолога Рэйчел Карсон о последствиях применения ДДТ. В этом труде, вызвавшем эффект разорвавшейся бомбы, Карсон продемонстрировала, что, разом уничтожая буквально любых насекомых, ДЦТ оказывает катастрофическое воздействие на всю пищевую цепочку: яд напрямую попадает в организм птиц, а потом и людей, вызывая рак и другие заболевания. Карсон предостерегала: рано или поздно на планете наступит «безмолвная весна», поскольку там не останется певчих птиц.

Естественно, книга вызвала волну протестов со стороны лоббистов задетых ею корпораций: американская биохимическая компания Monsanto даже опубликовала собственный памфлет под названием «Голодный год», где опровергались аргументы Карсон и описывались губительные последствия отказа от применения пестицидов. Однако данные, приведенные в «Безмолвной весне», убедили правительства Северной Америки и Европы наложить запрет на использование ДЦТ в земледелии. Если бы речь шла о голливудском фильме, это был бы хэппи-энд, но на деле все только начиналось. Применение пестицидов широкого спектра действия, включая ДЦТ, не прекратилось: в развивающихся странах оно только расширялось, со всеми соответствующими последствиями. По данным Всемирной организации здравоохранения, в мире ежегодно фиксируется от 1 до 5 миллионов случаев отравления пестицидами, приводящих к гибели 20 ооо человек, в подавляющем большинстве в развивающихся странах⁶⁶.

«КОРОВЬЕ БЕШЕНСТВО» И НАШЕ БЕЗУМИЕ

В течение 40 послевоенных лет британские потребители радовались неуклонному снижению цен на продукты питания, оставаясь в блаженном неведении относительно кризисов, назревавших в аграрном секторе. Трудные времена не способствуют сентиментальности, и для народа, недавно пережившего карточную систему, дешевизна продовольствия была слишком важным преимуществом, чтобы беспокоиться о том, как она достигается. Внедрение промышленных методов в птицеводстве и животноводстве не вызвало у публики почти никаких возражений: на то, что животных накачивают гормонами и антибиотиками да еще и кормят мукой, полученной из останков других животных, никто просто не обратил внимания. Британское сельское хозяйство вступило в постиндустриальную фазу, основной особенностью которой стала его полная невидимость для общества.

Какое-то время, пока урожаи росли, а цены падали, картина выглядела вполне благополучной. Но затем пришла пора платить по счетам. В британском агропромышленном комплексе разразилась серия скандалов и кризисов поистине библейского масштаба — от истории с зараженными сальмонеллой яйцами, которая в 1988 году стоила Эдвине Карри, забившей тревогу по этому поводу, места в правительстве, и выявления «коровьего бешенства» в 1992 году до эпидемии ящура в 2001-м. Все это произошло в самый неподходящий для британских фермеров момент, когда им и так было непросто выдерживать конкуренцию на мировом рынке. Однако созданная в 2001 году Комиссия по выработке политики в области пищевой промышленности и сельского хозяйства во главе с сэром Дональдом Керри отнеслась к их бедам без сочувствия. Комиссия вынесла убийственный вердикт британскому сельскому хозяйству, назвав его «недееспособным» и «разрушительным для экологии». Отдельного упоминания заслужили субсидии в рамках европейской Общей аграрной политики (ОАП): они, по мнению членов комиссии, лишь способствуют сокрытию неэффективности британского агропрома. В докладе комиссии предлагалось упразднить ОАП и предоставить фермерам самим выплывать из водоворотов мирового рынка. Им рекомендовалось адаптироваться к новым условиям — переквалифицироваться в предпринимателей, торговцев или девелоперов. Вот только где бы взять такие навыки немолодому молочнику или скотоводу, занимающемуся своим делом уже лет 40? А именно так сегодня можно описать типичного британского фермера, чей среднестатистический возраст составляет 59 лет.

Сейчас мало у кого — за исключением разве что французов — найдутся добрые слова в адрес ОАП. Эта система, созданная в i960 году в рамках процесса послевоенного восстановления экономики, была призвана в первую очередь обеспечить продовольственную безопасность Европы. Однако уже очень скоро ОАП стала попадать под огонь критики. Субсидии стимулировали фермеров к перепроизводству, результатом чего стали получившие печальную известность в 1970-е «винные озера» и «сливочные горы». К1975 году на руках у Общего рынка оказалось полмиллиона тонн нереализованного сливочного масла: если сложить его в одном месте, получился бы, как указывали активисты организации под названием Чудовищнобредовая партия полоумных Британии, отличный спуск для худшего в истории прыгуна с горнолыжного трамплина Эдди «Орла» Эдвардса⁶⁷. Впрочем, у перепроизводства были и более мрачные последствия: экспортные субсидии побуждали европейских фермеров по бросовым ценам реализовывать излишки в развивающихся странах, тем самым разоряя местных конкурентов. Позднее в рамках О АП предпринимались различные меры для изменения ситуации: в 1980-х были введены ограничения на объемы производства продовольствия, а в 1990-х фермерам даже начали платить за то, чтобы они оставляли землю под паром.

В общем, при всей запутанности ОАП в Британии ее главным результатом за последние 20 лет стало сокрытие того факта, что правительство страны утратило интерес к сохранению отечественной аграрной промышленности. Это позволило супермаркетам начать беспощадную гонку на понижение цен, поставив фермеров на грань банкротства. В 1995-2005 годах закрылось более половины молочных ферм Британии, а скотоводство в стране становится все менее рентабельным. Сегодня немалая часть потребляемого нами мяса ввозится из Бразилии, Аргентины и Таиланда, где из-за менее развитой системы соц-обеспечения и наличия недорогой рабочей силы его производство обходится в пять раз дешевле⁶⁸. Одним словом, если мы срочно не переломим ситуацию, в Британии не останется скота — и фермеров тоже.

Вопрос о том, как же Европа должна себя кормить, остается открытым. Субсидирование местных фермеров, чтобы они продолжали производить горы еды, кажется нелогичным. Но беда в том, что и просто махнуть рукой на собственную деревню, положившись на импорт, тоже нельзя. Помимо явной расточительности транспортировки продуктов на большие расстояния (и часто игнорируемой проблемы продовольственной безопасности), пристрастие горожан к дешевой еде разрушает нашу планету. Страны-производители, как в свое время и мы на Западе, яростно отстаивают свое право эксплуатировать природные ресурсы, а тем временем разрушительное влияние сельского хозяйства достигло невиданных масштабов. Современный агробизнес нацелен на краткосрочную выгоду, и забота об окружающей среде ему абсолютно несвойственна. В результате джунгли Амазонии выжигаются, чтобы освободить место для выпаса коров и посадок сои, а леса Борнео (единственная на планете естественная среда обитания орангутанов) расчищаются под пальмовые плантации. Так и получается, что мы расплачиваемся за дешевую еду отнюдь не только деньгами. По оценкам, в тропических джунглях сосредоточена половина имеющихся на Земле видов флоры и фауны — в том числе еще не известных науке. Кто может гарантировать, что в железах какой-нибудь амазонской жабы или в древесной плесени с Борнео не содержится естественное лекарство против рака? Вместе с джунглями мы губим не только местные первобытные племена и орангутанов, но и живущие рядом с ними виды, еще не открытые нами, — «не известные нам неизвестные величины», как выразился бы министр обороны США Дональд Рамсфелд⁶⁹.