Теория каваии - Инухико Ёмота

Возьмем, к примеру, семерых гномов из диснеевского мультфильма «Белоснежка», героя-инопланетянина из фильма Спилберга «Инопланетянин» и Тоторо из анимэ Хаяо Миядзаки «Мой сосед Тоторо». Герои этих вымышленных историй в равной мере выглядят классическими образцами каваии: они представлены на рынке в качестве всевозможных товаров — фигурок, мягких игрушек, письменных принадлежностей, — которые родители покупают детям. Пара аномально огромных глаз. Диспропорция между крошечными ножками и большой головой. Или тщедушное тельце, лишенное волосяного покрова. Всех этих героев объединяет одно: телесная ущербность, аномальность, некий физический недостаток.

Допустим, в самом деле в саду перед нашим домом внезапно появятся семь гномов, или спилберговский инопланетянин, или Тоторо. Вероятнее всего, они напугают нас своим видом, мы бросимся наутек или вызовем полицию. Это неудивительно: подобным же образом возникает чувство страха, вызванное первыми признаками стихийных бедствий. Морщинистый худосочный инопланетянин, который говорит человеческим голосом, неминуемо поверг бы окружающих в ступор. Тацухико Сибусава^[115] как-то предположил, что этот инопланетянин — просто дедуля, который сбежал из дома престарелых, чтобы встретиться со своим внуком. Если отбросить фрейдистские обороты и вдуматься в гротескный образ этого старика, которого вытеснили из сегодняшней нуклеарной семьи, то в такой характеристике явно подмечено что-то важное. Что касается Тоторо, то если это чудище с неизвестными намерениями, явно вызывающими опасения у нормального человека, и впрямь появится возле японского жилища, окрестные жители наверняка тут же накатают жалобу и потребуют уничтожить эту тварь.

Младенец Иисус на картинах Кривелли

Большинство вымышленных существ, которых расценивают в качестве каваии, телесно явно отличаются от человека, имеют странный, уродливый вид. В чем-то их тело явно избыточно, а в чем-то — наоборот, ущербно, поэтому все эти вымышленные существа, по идее, должны выпадать из категории каваии. Однако они не только не представляют угрозы, но, наоборот, внушают чувство безопасности, предполагают привязанность и даже ведут задушевные беседы с детьми в рамках своего нарратива — все это возможно только в условиях фикции под названием каваии. Аналогичную ситуацию мы видим на ренессансных изображениях богородицы с младенцем. Младенец Иисус у Кривелли^[116], несмотря на круглое, пухлое, похожее на фрукт лицо, имеет вид, отмеченный интеллектом, в его взоре — абсолютно взрослое устремление. Если кому-то в жизни повстречается такой малыш, то, пожалуй, ничего, кроме жутковатого ощущения, он не вызовет. Надо сказать, что в истории итальянской живописи данное явление обозначается термином «путто»^[117], и воспринимать его принято в качестве непорочного, кавайного младенца. Если же перейти к детальным и подробным рассмотрениям, то этот самопроизвольный сдвиг восприятия под названием каваии, согласно которому возникает конвенция воспринимать в качестве кавайного нечто странное, уродливое, обладающее телесными отклонениями, в чем ничего кроме гротеска нельзя усмотреть, — сдвиг этот подобен тоненькой пленке, не более того.

Фиктивность и иллюзорность означенной конвенции стали совсем очевидны благодаря Диане Арбус^[118], фотографу из Америки, которая покончила с собой в начале 1970-х^[119]. Моделями для фоторабот Арбус выступали, к примеру, настоящие карлики, девочки-близняшки, пара молоденьких девушек, победивших на танцевальном конкурсе, женщина средних лет, играющая с детенышем обезьяны, на которого нацепили человеческую одежду: в результате получалось так, что все объекты полностью лишались стереотипной ауры каваии, которой их наделяет общество. И не одни только младенцы здесь представляются исключением. Под объективом Арбус все названные объекты в равной мере оказываются вырванными из наших собственных привычных, стереотипных мыслей и представлений о них: нам предъявлены голые детали, как они есть. Изображение девочек-близнецов не вызывает мысли о «невинности» или «родственных связях»: наоборот, здесь содержится намек на негативную сторону существования в нашем мире двух человек, похожих друг на друга как две капли воды; ребенок — это никакой не «плод любви» и не «надежда», а, напротив, непропорционально большая голова и искривленное гримасой, плачущее лицо. Оперируя терминами нашей нынешней темы, можно сказать, что настоящий месседж Арбус как фотографа состоит в следующем: так называемое каваии — это на самом деле кимокава; если сорвать внешнюю оболочку, под ней не обнаружится ничего, кроме гротеска.

Теперь переведем разговор из области отражений в мир действительности, то есть обратимся к человеку, имевшему опыт воспитания детей или содержавшему собаку или лошадь. В его кожу буквально въелось знание о том, что все эти младенцы и питомцы, как мы их привычно называем, а также прочая скотина далеко не каваии и ми-ми-ми. Дети болеют, вызывают беспокойство, шумят, плохо пахнут. Собаки лают и гадят буквально повсюду. Лошади вообще опасны, потому что они крупнее и сильнее человека. В жизни все совершенно противоположно тому, что должно внушать и гарантировать каваии: чистота, благостное настроение, чувство душевного спокойствия. Если говорить прямо и откровенно, все эти животные нам чужие, непременным условием их существования является бездумное следование правилам, которые мы им навязываем, допуская при этом массу ошибок и промахов.

Но в чем тут причина, почему благодаря человеку все эти твари завоевали право считаться милыми, кавайными? В том, что их существование было непрерывно связано с защитой и покровительством человека, а это, в свою очередь, лишний раз подтверждает тот факт, что человеческое общество ощущает себя беспомощным, если оно никого не защищает и не обороняет. Почему человек находит гораздо более милым, кавайным, не котенка с приличной родословной, а брошенную кошку с перебитой лапой, которую при случае он подберет и станет кормить? Оттого что в брошенной кошке кроется та же аура, что у слабого человека, нуждающегося в защите, другого объяснения тут нет. Кошка вызывает жалость, но она не каваии. Но еще большую жалость вызывает как раз способность человеческого взгляда выкрасить все вокруг в кавайные оттенки.