Искушение астрологией, или Предсказание как искусство - Дэвид Берлински

Чего бы теоретически ни требовало ремесло астролога, ему, бедняжке, нужно было на что-то жить. Серьезные астрологи работали в институтах или служили какому-нибудь господину. В обсерватории Улугбека в Самарканде и в обсерватории Стамбула астрономы и астрологи и обучались, и жили. И учиться астрологии было не легче, чем медицине. Астрологи, известные в обществе, нередко шли на службу к политикам. Некоторые персидские цари были уверены, что гороскопы лучше всего составлять на момент зачатия, а не рождения. Они оставляли астрологов под дверью спальни и с помощью громкого перезвона монаршего колокольчика подавали знак о наступлении волшебной кульминации. А еще астрологов часто призывали к постели больных принцев. Захворав, халиф аль-Ватик потребовал позвать своих астрологов. Изучив его гороскоп, они заверили правителя, что он проживет еще пятьдесят лет. Умер он через десять дней.

Астрологам, обремененным большими шумными семьями и не имевшим времени подумать о высоком, напротив, было достаточно освоить азы — астролябию уж точно и различные эфемериды, таблицы положения планет. К тому же требовалось знать тайные термины, хотя бы немного. Очень важен был, конечно, внешний вид — астролог должен был производить впечатление человека серьезного, внимательного и рассудительного. Еще нужна была письменная доска, хотя бы для того, чтобы показать клиенту многочисленные расчеты, проводимые при составлении гороскопа. Кое-кто мог заработать на жизнь, вооружившись только поверхностными знаниями. Зачастую астрологи выдавали советы своим клиентам прямо на улице, примостившись у дороги и зажав доску между шишковатыми коленками. Багдадская полиция нередко выкуривала почтенных ученых из их любимых кварталов, и они, точно стая голубей, были вынуждены вспорхнуть и перегруппироваться. Их скромные способности никоим образом не умаляли помпезности их работы. Астрологи, по замечанию историка Джорджа Салибы, «заявляли, что способны ответить на любой вопрос, который только может прийти в голову человеку». Не правда ли, знакомые мотивы, заставляющие вспомнить «Энуму»? Багдадские уличные астрологи желали попытать счастья. Изучая движение планет, падающие звезды, кометы, они высказывали суждения о судьбах разных государств или даже, при сообразной оплате, всего мира [87–88].

Помимо того, ответы на вопросы и предсказания были главным товаром астрологов. С помощью их методов можно было отыскать затерявшиеся предметы или пропавших мужей. Так, к одному астрологу, женщине — что необычно уже само по себе, — обратились со странной просьбой: осмотреть армию халифа и указать на тех воинов, которым суждено выжить в сражении. Не думаю, что ее советы помогли укреплению боевого духа солдат.

Полиция следила за тем, чтобы вся эта астрологическая чушь происходила на улицах, но не в лавках. Тут я сделаю маленькое эротическое отступление. Большинство мусульманок либо были вовсе не грамотны, либо читали только на классическом арабском. В некоторых регионах мусульманского мира это и по сию пору так. Во многих лавках профессиональные составители писем предлагали услуги женщинам, которые не могли написать письмо самостоятельно. Когда же астрологам дозволялось работать рядом с писцами, эти плуты заглядывали в гороскопы и запоминали всевозможные интимные подробности, чтобы потом найти подход к женщине.

Абу-Хамид Мухаммед аль-Газали родился в Багдаде в 1058 году. В детстве он был одержим явлениями Божественного. Чтение Корана в юные годы дало ему возможность проникнуть в глубины вероучения и доктрины. Он обучался не только теологии, но и праву, предметам, чрезвычайно далеким друг от друга, однако подарившим его разуму навыки как в диалектике, так и в аргументации. Он был непревзойден. Уже в молодости Газали стал известен в Багдаде. Будучи влиятельной фигурой в обществе, он привык, чтобы ему всегда и везде оказывали особое почтение.

Ближе к концу XI века Газали пережил тяжелейший духовный кризис. Ученого поразил скептицизм. Ни в одной науке, которая была к его услугам — ни в астрономии, астрологии, математике, ни в географии и юриспруденции, — он не мог найти повода для веры. В какой-то момент Газали перестал верить собственным чувствам. Звезды кажутся нашему глазу крошечными, писал он в автобиографии, «не больше динара», но астрономы утверждают, что звезды крупнее планет. А предмет не может одновременно быть и большим, и маленьким. У Газали никак не получалось соотнести то, что он видел, с тем, что он знал. Тогда он перестал доверять собственному рассудку и логике. Его постиг недуг, что, подобно болезни Альцгеймера, разрешает порой своим жертвам наблюдать то, как исчезают их способности и безумие набрасывается на них, словно стервятник. Газали не мог сражаться с сомнением и не желал мириться с ним. И тогда он «замкнул уста». Умолк. Его врач, добродушный багдадец, мудро заметил, что хворь Газали можно излечить, только если «с сердца его снять беспокойство» [89–90].

Хотя впоследствии Бог вернул Газали разум, духовная мука оставила его ненадолго. Он бросил семью и Багдад и к концу жизни сделал открытие, которое обычно осеняет подобных людей: его душа может обрести покой только в учении аннигиляции. Газали написал книгу «Возрождение науки о вере», которая объясняет правоверным порядок действий, предназначенный как для успокоения разума, так и для пробуждения Божественного. Предписывается неизменный ритуал, размышление же осуждается. Этот труд и ныне почитают в мусульманском мире.

Каждый, кто страдает — а через это проходят все, — страдает в одиночку, но страдания у всех одни и те же. Газали как человек своего времени был связан тысячами нитей с неспокойными потоками средневековой исламской мысли. Халиф Харун ар-Рашид, пятый и самый известный из династии Аббасидов, правил империей, которая к концу VIII столетия протянулась от восточного побережья Средиземного моря до границ Индии. Когда же в 809 году величайший халиф умер, власть перешла к его сыновьям, аль-Амину и аль-Мамуну, а они растратили свое наследство в спорах о том, как его поделить. Затем последовало короткое безжалостное столкновение, в котором победил аль-Мамун. Как и его отец, аль-Мамун прилежно учился, но, если знаменитый халиф был готов оставить ученость мудрецам, аль-Мамун сам хотел любоваться ее цветением. Именно аль-Мамун изыскал средства для учреждения величайшей средневековой академии Байт аль-Хикмы, Дома мудрости, и привлек туда ученых со всего Средиземноморья. Говорят, что пророк утверждал: «Чернила ученого священнее крови мученика за веру». И в Доме мудрости появились люди, говорившие на десятках языков. Мусульмане сделались наследниками античной учености. Они хранили древние тексты и, в отличие от европейских ученых, которые беспечно теряли ключи к истокам своей культуры, умели и читать по-гречески. В конце концов, им было рукой подать до Византии.