Змей и Радуга. Удивительное путешествие гарвардского ученого в тайные общества гаитянского вуду, зомби и магии - Уэйд Дэвис

– Дуйон привозил нам пробу этого предполагаемого «зомби-яда» несколько месяцев назад, – продолжил Леман. – Испытания на крысах не дали никаких результатов. Зато бурый порошок, полученный нами от корреспондента Би-би-си, показался куда более интересным. Сделав из него эмульсию, мы смазали ею брюхо подопытным обезьянам, что заметно снизило активность этих животных. Но состав порошка нам совершенно неизвестен.

Мрачная физиономия Лемана преобразилась; глаза его сверкали. Он заразил меня своим энтузиазмом. Почему бы и нет – препарат, замедляющий обмен веществ и делающий жертву похожей на мертвеца. Само собой, если его применять в нужных дозах. А правильная доза противоядия оживит ложно умершего в подходящее время. Медицинский потенциал такого лекарства грандиозен, и Клайну это явно известно.

– Возьмём хирургию, – не унимался он. – Кому-то предстоит операция. Что надо знать наверняка?

Я не успел ответить.

– Квалификацию хирурга? Допустим, но большая часть операций делается по шаблону. Никто не в курсе главной опасности, которая уносит жизни сотен пациентов ежегодно.

Леману не терпелось закончить мысль своего коллеги, но Клайн лишил его удовольствия сделать это.

– Анестезия. Каждый случай – отдельный эксперимент по прикладной фармакологии. В распоряжении анестезиолога есть формулы химических соединений и его излюбленные препараты, но комбинирует он их здесь и сейчас, в зависимости от вида операции и состояния пациента. Каждый случай – уникальный эксперимент.

– Уникальный и рискованный, – добавил Леман.

Держа пустой стакан для бренди, Клайн смотрел через него на свет лампы.

– Любую неудобную истину мы прячем от самих себя подальше, превращая её в иносказание, – вымолвил он, возвращаясь к столу. – Общая анестезия – вещь немаловажная, часто неизбежная и всегда опасная. Неловко иметь с ней дело всякому, а врачам тем паче. Отсюда наши шутки на тему: «вырубить» кого-то. Как будто это так просто. Дело, допустим, и в самом деле нехитрое. А вот вернуть человека в прежнее состояние в целости и сохранности, увы, не так-то просто.

Клайн помолчал.

– Открытие нового лекарственного средства для анестезии, которое делает пациента полностью нечувствительным к боли и неподвижным, вкупе с таким же безвредным препаратом, возвращающим его в обычное состояние, совершит революцию в современной хирургии.

– А кое-кому принесёт кучу денег, – теперь перебил его я.

– Только ради врачебной науки, – настаивал Леман. – Вот почему нам нужно проверять все сообщения о перспективных средствах анестезии. И яд зомби, если он, конечно, существует, так же требует тщательного изучения.

Клайн расхаживал по комнате с видом человека, который уже вне себя от неведомых, обуревающих его мыслей.

– Анестезия это только начало. Однажды люди из Космического Агентства спросили меня о возможностях применения психоактивных препаратов в своей программе. Ничего не сказав конкретно, они дали понять, что их интересуют успокоительные средства для астронавтов во время длительных межпланетных перелётов. Яд зомби в экспериментах по введению в сон мог бы оказаться весьма кстати.

Леман с нетерпением глянул на Клайна.

– Формула этой отравы – вот что нам нужно от вас, мистер Дэвис.

Я ждал этих слов, но то, что они были прямо произнесены, заставило меня резко встать из-за стола. Я подался было к стеклянным дверям, чувствуя себя мухой в паутине их цепких перекрёстных взглядов. Я обернулся:

– А со мной кто будет на связи?

– С вами будет контактировать Дуйон. И, может, вам попробовать позвонить в Би-би-си и поговорить с их корреспондентом.

– И больше у вас никого?

– Это все, кого мы знаем.

– А финансовые расходы?

– У нас кое-что отложено. Присылайте нам счета.

Вопросов больше не было. Эти двое напоминали два струящихся потока. Клайн – шумный и бурный. Леман – извилистый, журчащий. Их объединила решимость действовать сообща. В кратком изложении Клайна моё задание было таково: попасть на Гаити, наладить контакт с настоящими колдунами вуду, раздобыть яд и противоядие, пронаблюдав процесс приготовления и зафиксировав в письменном виде применение этих веществ на практике.

На выходе Клайн вручил мне запечатанный конверт из плотной бумаги, и я понял, что они были с самого начала уверены, что я приму предложение. Я уходил, а они как ни в чём не бывало продолжали болтать у меня за спиной.

Мы с дочерью Клайна Марной одновременно оказались в прихожей его квартиры. Было поздно, и мне пришлось проводить её до квартиры-студии на 68-й улице, где она жила. Снаружи моросил мелкий дождь, превращая тротуар в лужицы жёлтого цвета. Шторм миновал, и снова стали слышны шумы большого города. Не сказав ни слова во время нашей встречи, Марна и теперь шагала молча. Я поинтересовался, что за человек изображён на фото у них в квартире – седовласый джентльмен хрупкой наружности, а перед ним на столе два револьвера с рукоятками из слоновой кости…

– А, это Франсуа Дювалье. Юджин Смит^[21] снял его в бытность с моим отцом на Гаити.

– Ваш отец знавал Папу Дока?^[22]

Она кивнула в ответ.

– Какими судьбами?

– Они познакомились на открытии института, где Дуйон пасёт своих зомби. Института, который носит его имя.

– Имя Дювалье?

– Нет, – сказала она, засмеявшись, – моего отца. Он посещает Гаити вот уже двадцать пять лет.

– Это мне известно. А вы бывали там вместе с ним?

– Да, и не раз за все эти годы, только…

– Хорошо там?

– Там чудесно. Только знаете что, вам надо обязательно понять – отец действительно верит в существование зомби.

– А вы не верите.

– Не в том дело.

У порога её дома мимо проезжало свободное такси, и я помахал ему рукой. Мы пожелали друг другу доброй ночи. Последний авиарейс вылетел несколько часов назад, поэтому я велел таксисту отвезти меня на вокзал Гранд-Сентрал, где стал дожидаться ночного поезда в Бостон. Устроившись в вагоне, я сразу вскрыл переданный Клайном конверт. Помимо денег и авиабилета в нём оказался полароидный снимок, тусклое фото чернокожего крестьянина непритязательного вида. Короткая запись на снимке указывала, что имя его – Клервиус Нарцисс. Я поймал себя на мысли, что бережно держу в руках лицо этого бедняги с фото, поражённый тем, как благодаря обычному фотоснимку становятся близкими и вхожими тебе в душу вещи самые странные и несусветные. Дата на билете напоминала, что у меня есть ровно неделя для того, чтобы попробовать «слепить» из подручных средств хоть какое-то приемлемое естественнонаучное объяснение для скудных фактов, из которых надо было исходить.