Красные гиганты. История советского баскетбола - Марк Брет Кано

Макеев: «Случай на таможне повлек за собой санкции, вследствие которых Сашу отлучили на год от баскетбола, что, конечно, повлияло на развитие болезни. Но, может быть, это и не основная причина, может быть, болезнь развилась чуть позже? Но ведь есть же версия, что активная работа Сашиного сердца при высоких нагрузках сдерживала развитие болезни…» [165].

Юрий Павлов: «Дисквалификация на Белова очень повлияла. Он втянулся в новый для него ритм жизни. К нему приходили друзья, товарищи. И если подобное времяпрепровождение в веселой компании вполне нормально в обычной жизни, то со спортом не очень согласовывалось. Продолжалось это и после снятия дисквалификации. Он просто не мог ”отодвинуть“ друзей в сторону. Неизвестно, повлияло ли это на болезнь. Разговоры разные ходили. Кто-то считал, что поздно поставили диагноз. Что если бы распознали болезнь на полгода раньше, можно было бы сделать операцию. Но мы жили при особой системе: если человек нужен, его просто использовали, а о здоровье не вспоминали» [165].

Вячеслав Бородин (игрок «Спартака»): «В те годы медицинское обслуживание было не на высоком уровне, обследования мы в лучшем случае проходили раз в год, а нагрузки и восстановительный период никак не связывались. Белова эксплуатировали на износ» [165].

Кондрашин: «У Сашки – тяжелая наследственность. В четыре года от рака крови умерла его родная сестра; правда, самого Белова тогда еще на свете не было. От рака легких в 1968 году скончался отец Белова, но он курил напропалую. А лет в сорок от рака крови умер Гена – родной брат Сашки по матери <…>, медицинского обслуживания в те годы в спорте, считай не было. Месяцами пропадали на сборах, а электрокардиограмму делали раз в год. Эх, если бы знать, что с Сашкиным сердцем такое приключится, я бы его каждые два-три дня заставлял на такое обследование ложиться. А так, у него никаких отклонений не было: я не замечал, да и он не жаловался» [165].

Из медицинского заключения Геннадия Хубулавы: «Полагаясь на рассказы современников Александра Белова, можно предположить, что предрасположенность к саркоме у него была заложена генетически: чем больше родственников страдали от злокачественных опухолей, тем выше шанс получить раковое заболевание у их потомка. Но точный ответ может дать только сложный генетический анализ.

Конечно, в конце 70-х в СССР еще не было необходимых диагностических приборов, которые сегодня имеются в распоряжении врачей для определения злокачественных опухолей. Диагностика рака стала эффективнее, но справляться с ним мы по-прежнему не умеем. Так что случись эта история сегодня, исход болезни Белова был бы, скорее всего, тем же.

Определить опухоль на начальной стадии, образно говоря, по двум-трем зараженным клеткам невозможно, а на более поздних стадиях раковые заболевания (и в большей степени – саркома сердца) практически неизлечимы. К тому же больные (а на моей памяти с саркомой сердца к нам обращались всего два человека) приходят слишком поздно» [165].

Сезон-1977/78 начался с возвращения на площадку Александра Белова после снятия с него дисквалификации. Потеря Арзамаскова, ушедшего в ЦСКА, была компенсирована Сергеем Таракановым, который постоянно совершенствовался, и, конечно же, возвращением звездного игрока. Несмотря на недостаточный уровень подготовки для борьбы за чемпионский титул, «Спартак» вновь сумел занять второе место. Однако на исходе сезона состояние здоровья Белова стало ухудшаться.

Медицинское заключение Геннадия Хубулавы: ««В мае 1978 года начал жаловаться на сильные загрудинные боли, однако продолжал заниматься спортом. Самочувствие ухудшалось». <…> Симптомы раковых заболеваний, в частности, саркомы, не носят глобального характера: немотивированная потеря веса, повышенная температура, утомляемость. Распознать болезнь, особенно на ранних стадиях, чрезвычайно сложно. Тем более в случае неординарном – спортсмена или творческой личности. Люди спорта подвергаются большим нагрузкам, и потому потеря веса, утомляемость, высокая температура – их постоянные спутники. Неудивительно, что Белов и врачи команды долгое время не замечали роковых изменений в организме» [165].

Овчинникова: «На сердце Саша стал жаловаться в мае… Да, в начале мая. Раньше он никогда не говорил, что где-то болит» [165].

Рожин: «В июне Сашка почувствовал себя плохо – его постоянно тошнило. Как раз в это время я ”ставил опыты“ на спартаковцах. Это было необходимо для моей научной работы в институте имени Герцена, и по старой дружбе ребята из ”Спартака“ согласились мне помочь. Саша выполнял тесты очень плохо: если молодые ребята затрачивали на весь комплекс упражнений около тридцати минут, то Белову на это требовалось больше часа. До этого из-за дисквалификации Саша пропустил почти весь сезон, мало тренировался и поэтому находился не в лучшей спортивной форме. Я сделал скидку на эти обстоятельства, но все равно на правах старого старшего друга сильно его выругал за то, что он так разбазаривает свой талант» [165].

Гомельский: «Никаких личных посылов в том, что я весной 1978 года вызывал Александра Белова в национальную команду, не было. Саша сам очень хотел играть в сборной, и все ребята мечтали видеть его рядом. На сборы я Сашу вызывал только с его личного согласия и с согласия Кондрашина. Да, тогда Белов уже неважно себя чувствовал, но в Талси, как незадолго до этого в Сухуми, он занимался по индивидуальной программе, даже не бегал вместе с командой. За ним внимательнейшим образом наблюдал врач сборной Виталий Корчевский.

В смерти Саши Белова я не виновен. Моя совесть чиста. Мне неприятно о таких подозрениях даже слышать» [165].

Жармухамедов: «1978 год, готовимся к чемпионату мира. Появляется Белов. За три месяца до этого прекрасно выглядел. А тут – старик стариком! Мы еле узнали его!

Тренироваться хотел. Доктор не пустил: ”Саша, скорее в Ленинград – и на обследование“. Белов уехал. А мы отправились в Манилу. Заглянули на товарищескую игру итальянцев, они и сказали, что Саша умер» [102].

Гомельский: «Дело в том, что никто не знал, от чего лечить Белова, ведь точный диагноз смогли поставить только после вскрытия. Сначала думали, все беды – от сальмонеллы, которую он подхватил. Когда Саша в Талси почувствовал себя плохо, я хотел отправить его в Москву, в военный госпиталь. Но ленинградцы решили лечить его дома» [165].

Юрий Павлов: «О том, насколько серьезна болезнь, мы узнали только когда Саша умер. <…> Летом 1978 года Саша поехал в сборную. И тут мы узнаем, что его привезли в Ленинград: что-то неважно стал себя чувствовать. Сашу сразу же положили в Боткинские бараки с подозрением на сальмонеллы <…> Пока он лежал там, мы его навещали, да и Саня