Современная венгерская пьеса - Йожеф Дарваш

смогу знать, как зарождается мысль в мозгу. Или космические полеты. Вот увидите, я еще полечу к звездам. Ведь там не потребуют ни анкеты, ни паспорта, ни визы. Оплатил дорожные расходы до какой-нибудь далекой планеты и лети.

Х а й н а л к а. Поздно уже, давайте спать.

З е н т а и. Газом пахнет.

Х а й н а л к а. Да нет же. Я перекрыла даже главный кран.

З е н т а и. Газом пахнет. (Беспокойно вертит головой, затем выходит в прихожую. Возвращается, вертит в руках пустую бутылку из-под коньяка.) Он всегда очень аккуратно причесывался, кто бы мог подумать, что у него так мало волос. Ей-богу, ребята, я сам видел сегодня.

Хайналка расплакалась.

У меня тоже не много волос осталось. Твоя сестрица вырвала целый клок. Отец еще напоследок советовал, чтоб я к ней вернулся. Но я не вернусь. Хватит с меня. Уж лучше научусь стряпать, стирать рубашки, только бы не видеть ее.

Х а й н а л к а. И ты ей не больно нужен.

З е н т а и. Я не хотел в непочтительном тоне говорить о своей жене. Не сердись, Хайналка, прости меня. (Плачет.) Зажгите свет! Сейчас же зажгите везде свет! Если сейчас же не зажжете во всех комнатах свет, я брошусь вниз!

Х а й н а л к а (резко). Опомнись! Подумай и о нас. Ступай в ту комнату и угомонись наконец!

З е н т а и. Не кричи на меня! Ты видела, в какой гроб его положили? И на гроб-то даже не походит!

Э р в и н. Успокойся, прошу тебя…

З е н т а и. Полицейский позвал меня к телефону, когда старика выносили. Как Христа… И мне пришлось перешагнуть через него. (Замолкает, лицо его испуганно; он беспокойно озирается.) Нет, он не покончил с собой. Он говорил, что и Новый год мы встретим вместе, купим коньяк, приведем с бульвара смазливых кошечек и прохороводимся с ними до утра. Правда, если бы я зашел к нему в сочельник, я бы почувствовал запах газа… Он меня ждал… и мясо для меня хотел жарить… (Выходит в другую комнату; слышно, как он щелкает выключателем, напевает.) «Эй, рыбаки, рыбаки, куда же плывет ваша лодка…». (Перестает петь, продолжает насвистывать мелодию.)

Сцена темнеет.

П и с а т е л ь. Рассветало, когда они вошли к Зентаи. Он открыл окно, стоял, облокотившись на подоконник, и все еще насвистывал. На его обнаженные плечи и грудь падал серебристый снег. (Небольшая пауза.) Зима прошла быстро. В феврале еще стояли десятиградусные морозы, а потом, без всякого перехода, чуть ли не сразу наступила весна.

Картина двадцать четвертая

Свалка железного лома на Металлообрабатывающем. М а с т е р  и  Р ы ж и й  Г р а ф выносят ящик во двор.

Я н и (выбегает из цеха). Граф, вытащи-ка мне стружку из глаза!

Рыжий Граф опускает ящик на землю, подходит к Яни, поворачивает его голову к свету, выворачивает веко, отрывает клочок бумаги, смачивает его слюной, вынимает крошечную стружку из глаза.

(Несколько раз моргает, затем кивает головой.) Все в порядке.

Р ы ж и й  Г р а ф. Согласился ты побелить класс?

Я н и. Да. В воскресенье утром начну, а к вечеру закончу.

Р ы ж и й  Г р а ф (размышляет). С государственными учреждениями лучше не связываться. Они счет потребуют.

Я н и (пожимает плечами). Я не боюсь. Со мной договаривался родительский комитет, они из своего кармана заплатят шестьсот форинтов. И за свои денежки получат честную работу. За это никого не вешают. И не сажают. Или сажают?

Р ы ж и й  Г р а ф. Сажать не сажают, но могут оказать любезность: оштрафуют на пару сотен форинтов. Ты же знаешь, во всем виноват крейсер «Аврора», что не в Нью-Йорке начал палить.

Смеются.

З е н т а и (отделяется от группы подсобных рабочих, те уходят. Подходит к Яни). Привет пролетариату!

Р ы ж и й  Г р а ф  уходит в цех.

(С издевкой кланяется.) Избавлю тебя, шурин, от шаблонной проповеди. Добровольно признаю, что я опять под градусом. Выпил бутылку вина и чувствую себя великолепно в этот прекрасный весенний день, в обществе дражайшего родственника. Вот боюсь только, как кончится это волшебное опьянение, улетучится и мое хорошее настроение, явятся дурацкие мысли, раздражение, злоба, желание ссориться, начну задирать даже фонарные столбы. (Просит огонька у Яни.)

Яни зажигает спичку, дает огня Зентаи.

По мнению врачей, после выпивки падает содержание сахара в крови. Поэтому на другое утро пьют пиво, тогда проходит похмелье. Меня это не интересует. Я пью ради священного мира, чтобы избавить окружающих людей от собственной грубости.

Я н и. Ты и пьяный ничуть не лучше. И так всю жизнь себе испоганил. Пил, шлялся по бабам, ссорился. Даже в нашей семье не ужился.

З е н т а и. Другие тоже не ужились. Даже саксофонист сбежал. А ведь не пил и не шлялся по бабам. И все-таки ушел в чем был, в одном костюме и в дырявых ботинках. Все бросил.

Яни не отвечает, неподвижно уставившись на свои башмаки.

Что касается меня, то после двенадцати лет честной работы начальник отдела кадров, сославшись на пункт «В» Трудового кодекса, выставил меня на улицу. В данном случай он поступил незаконно. Я пошел в редакцию «Непсабадшаг»{145}, попросил их о помощи. Я сослался на Двадцать второй съезд, и они занялись моим делом, причем основательно, добросовестно и с полным успехом. На мою прежнюю работу, по дружескому совету журналиста, я больше не вернусь, потому что позднее они все равно свернут мне шею, только на этот раз более умело. Я нашел одно великолепное предприятие тяжелой промышленности, где, ей-ей, уже прослышали обо мне и с радостью взяли меня старшим референтом отдела труда и зарплаты. Пока уважаемая фирма выдаст мне трудовую книжку и подтверждение, что больше не нуждается в моих услугах, пройдет еще несколько дней, а там я примусь за работу. Теперь происхождение не важно, были бы способности. К августу бог даст поправлю свои дела, с премией набежит тысячи четыре.

Я н и (кивает). Аминь. А потом у тебя, пьяного, проверят документы где-нибудь в ночном кафе, выяснится, что ты на бюллетене, сообщат на работу, и можешь снова искать удачи в «Непсабадшаг».

З е н т а и. В новогоднюю ночь я купил бутылку шампанского, хотел отнести на кладбище. Но понапрасну сулил таксисту сто форинтов, он не клюнул на удочку, объяснил, что ворота заперты и что в такую пору не годится тревожить покойников. Тогда я пошел в буфет «Адам» и уговорил какую-то дешевку выпить со мной. (Небольшая пауза.) Я тоже тогда был на бюллетене, меня лечили в лёринцской{146} поликлинике. Рука до сих пор немеет, по ночам не дает спать, верчусь с боку на бок, мысли всякие лезут в голову, утром встаю совершенно разбитый.

Я н и. Брось пить. Вот и сейчас в тебе больше пол-литра, сам зеленый весь, как лимон.

З е н т а и