Татуированная роза - Теннесси Уильямс

Коммивояжер (уходит и кричит): Я запомнил твой номер, макаронник! И хозяина твоего тоже знаю!

Альваро: Да задавитесь вы оба. (Внезапно поднимается по ступенькам крыльца, шатаясь.) Леди, леди, мне очень в дом нужно. (Входит и, прислонившись к стене разражается рыданиями.)

Зрители снаружи, смеясь, расходятся. Серафина медленно входит в дом. Дверь на свободной подвеске громко скрипит ржавыми пружинами и медленно ходит взад-вперед. После того как Серафина с изумлением разглядывает сотрясенную рыданиями спину шофера, мы должны понять, как глубок ее неосознанный отклик на эту неожиданную встречу с горем, таким же острым, как ее собственное. Долгая пауза. Слышно лишь, как жалобно скрипит дверь, издавая звуки, похожие на кошачье мяуканье.

Серафина: Мужчина — в моем доме. (Хриплым шепотом) Что вы здесь делаете? Вы почему сюда вошли?

Альваро: Оставьте меня! Пожалуйста, прошу.

Серафина: Нечего вам здесь делать…

Альваро: Мне надо поплакать после драки. Простите, я… (Рыдания сотрясают его… Он прислоняется к манекену.)

Серафина: Не трогайте мой манекен. Не можете стоять — садитесь. Что с вами?

Альваро: Я всегда плачу после драки. Но только чтоб никто не видел.

Долгая пауза.

Отношение Серафины к нему теплеет.

Серафина: Мужчины совсем такие же, как женщины. (Лицо ее вдруг морщится и впервые Серафина начинает плакать, вначале беззвучно, затем громко. Вскоре она рыдает так же громко, как и Альваро говорит между рыданиями) Я всегда… плачу… когда кто-нибудь еще… плачет.

Альваро: Нет, нет, не надо! Вам-то зачем плакать? Я сейчас перестану. Сейчас… Это не по-мужски. Мне самому стыдно. Сейчас перестану, пожалуйста… (Все еще сгорбившись от боли, с рукой, прижатой к животу, Альваро отворачивается от стены, сморкается двумя пальцами?)

Серафина (поднимает лоскуток белой материи и подает ему): У вас куртка порвана.

Альваро (всхлипывая): Куртка не моя, казенная. Где она порвана?

Серафина (всхлипывая): На спине. Снимите. Я зашью. Я портниха.

Альваро (рыдая): У меня трое на руках. (Поднимает три пальца и яростно размахивает ими перед Серафиной.)

Серафина: Дайте мне…куртку.

Альваро: Он мой номер записал.

Серафина: Люди всегда номера записывают… машин, телефонов, чего угодно — и все это ровно ничего не значит.

Альваро: Трое, трое человек на руках. Без гражданства, без права на пособие, без ничего. (Серафина плачет) Он хозяину нажалуется.

Серафина: Весь день я хотела плакать.

Альваро: А хозяин обещал уволить, если я буду лезть в драку.

Серафина: Хватит плакать, а то я сама никак не перестану.

Альваро: Ну вот. Распустил нюни. Простите. Мне очень стыдно.

Серафина: Ничего, не стыдитесь. Да и чего стыдиться, когда весь мир с ума сошел. Мне вот не стыдно. А ведь я раза два дралась на улице, и дочка моя говорила, что я омерзительна. Придется шить на руках. Машинка сломалась. Откройте ставни. А то ничего не видно. (Направляется к рабочему столу)

Альваро открывает ставни, свет падает на его прекрасный торс, влажная от пота рубашка прилипла к его оливковой коже. Звучит музыка. Серафина поражена, издает звуки удивления

Альваро: Что?

Серафина (необычным голосом): Свет так упал, что я увидела вдруг человека, который здесь жил… Странно, вы — неаполитанец?

Альваро: Сицилиец.

Серафина (укалывается иголкой): Ой!

Альваро: Что такое?

Серафина: Укололась. Вам бы умыться.

Альваро: А где?

Серафина: Там. (Указывает слабым жестом!)

Альваро: С вашего позволения. (Проходит мимо нее. В этот момент она берет со стола сломанные очки и, взявши за единственную дужку, как в лорнет, рассматривает проходящего мимо нее Альваро, ошеломленно, не отрываясь) Да, такой удар может иметь серьезные последствия. (Проходит в задние комнаты.)

Серафина (после паузы): Святая Мадонна! Тело Розарио, а лицо простофили. (Направляется к Мадонне.) О, Мадонна! Мадонна! Поговори со мной. Что? Умоляю, Мадонна! Не слышу! Это знак? Да? Какой знак? Он о чем говорит? О, скажи хоть что-нибудь, Мадонна! Все так странно. (Перестает безрезультатно умолять бесстрастную статую. Затем бросается к буфету, взбирается на стул и достает с верхней полки бутылку вина. Но не может спуститься со стула и стоит, прижимая пыльную бутылку к груди, сгорбившись, беспомощно хныча, как ребенок. Входит Альваро?) Не могу влезть.

Альваро: В смысле слезть?

Серафина: Ну да, слезть.

Альваро: Прошу, синьора. (Берет ее на руки и снимает со стула.)

Серафина: Спасибо.

Альваро: Мне стыдно, что все так случилось. Плакать — не по-мужски. Кто-нибудь видел меня?

Серафина: Никто, только я. А это неважно.

Альваро: Вы такая милая. Даже не драка меня доконала. Я уже с утра был на взводе. (Потрясает кулаками в воздухе)

Серафина: И я. А что случилось?

Альваро: Моя фамилия Манджакавелло, что значит — «Съешь кобылу». Фамилия смешная, это точно. Может быть, две тысячи лет назад кто-нибудь из моих дедушек так проголодался, что съел кобылу. Я тут ни при чем. Так вот, сегодня прихожу я за получкой, а на конверте не Манджакавелло, а «съешь кобылу» — печатными буквами. Ха-ха-ха, как смешно. Открываю, а там уведомление. Знаете, что это такое? (Серафина сурово кивает) Уведомление, что вся зарплата удержана, Деньги удержаны — раз, «съешь кобылу» — два, и этот лихач — три. Не много ли за день? Я в ярости взрываюсь, и вот — весь в слезах… стыдно, а что поделаешь. Даже шофер-итальяшка — тоже человек, а человеку… как не заплакать.

Серафина: Да, это хорошо, когда плачется. Я весь день не могла, а сейчас поплакала и стало легче. Сейчас зашью куртку…

Альваро (облизывая губы): Что это у вас? Вино?

Серафина: Игристое. Из подвала делла Роза. Это семья мужа. Известная фамилия. Сама я крестьянка, а вышла за барона. Даже не верится! Я ведь тогда босиком бегала.

Альваро: Простите за нескромность, а где он сейчас? (Серафина важно указывает на мраморную урну.) Где, не понял?

Серафина: Это пепел его в мраморной урне.

Альваро: О, простите. (Крестится) Мир его праху.

Серафина: Вы мне его напомнили, когда открывали ставни. Не лицом даже — фигурой. Пожалуйста, принесите мне льда из морозильника на кухне. У меня был такой тяжелый день.

Альваро: Ах, лед. Да, да… лед. Сейчас принесу

Когда он направляется к выходу, Серафина вновь разглядывает