На огненной черте - Константин Михайлович Симонов

Ш у р а. Ой! Валечка! Господи ты боже мой…

С а ф о н о в. Не кудахтай! Перевяжи, пока врача нет. (Подходит к столу, наливает стакан воды, возвращается к Вале.) Вот воды ей дай. (Отходит.) Фамилии товарищей, которых немцы здесь повесили, узнали?

Л е й т е н а н т. Узнали. Вот список.

С а ф о н о в. Завтра будем похороны делать. Последнее слово скажем погибшим товарищам. Последнее прости… (Пауза.) Так как же фамилии?

Л е й т е н а н т (читает). «Антонов, Иван Николаевич; Петрова, Анна Сергеевна; Синцов, Петр Андреевич; Неизвестный; Харитонова, Мария Николаевна; Никольский, Василий — это мальчик; Сафонова, Марфа Петровна; Ганькин, Алексей Тимофеевич…» Что с вами, Иван Никитич?

С а ф о н о в. Ничего… Ничего. (Вставая.) Ничего такого. Только очень жить я хочу. Долго жить. До тех пор жить, пока я своими глазами последнего из них (схватив из рук лейтенанта список), которые это сделали, мертвыми не увижу! Самого последнего, и мертвым. Вот здесь вот, под ногами у меня!

1941—1942

Конец

И. Герасимов, И. Ционский

АЛЕКСЕЙ И ОЛЬГА

Драматическая поэма в двух частях

Стихи Ольги БЕРГГОЛЬЦ.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

К р ы л о в }

К а з а н ц е в }

Ш у с т о в }

В о е в о д и н }

К о ш к и н }

Д а л ь с к и й } — солдаты.

К о м а н д и р  в  п о л у ш у б к е.

О л я  К о ш к и н а.

М о г и л ь щ и к (человек в шапке).

С т а р у ш к а.

Ш о ф е р.

Ж е н щ и н а - р е г и с т р а т о р.

Ж е н щ и н ы, к р а с н о а р м е й ц ы, а р т и с т ы.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Музыка. В серое небо врезаются два луча прожектора. Они освещают низкие черные тучи. Затем лучи спускаются все ниже и ниже… В темноте на фоне красной кирпичной стены стоит безмолвная  г р у п п а  ж е н щ и н. Молодые и старые, они, кажется, ничем не отличаются друг от друга.

Наконец луч вырывает из тьмы лицо  д е в у ш к и.

Д е в у ш к а.

Они давно покинули жилища

там, где-то в недрах города,

вдали;

они одни из первых на кладбище

последних родственников отвезли

и, спаяны сильней, чем кровью рода,

родней, чем дети одного отца,

сюда зимой сорок второго года

сошлись сопротивляться до конца.

Луч высвечивает другую группу. Это тоже неподвижно стоящие  к р а с н о а р м е й ц ы.

К р а с н о а р м е е ц.

Будет вечер — тихо и сурово

о военной юности своей

ты расскажешь

                       комсомольцам новым —

сыновьям и детям сыновей.

Наша молодость была не длинной,

покрывалась ранней сединой,

нашу молодость рвало на минах,

заливало таллинской волной.

Наша молодость неслась тараном —

сокрушать фашистский самолет.

Чтоб огонь ослабить ураганный,

падала на вражий пулемет.

Прямо сердцем дуло прикрывая,

падала, чтоб Армия прошла.

Страшная, неистовая, злая —

вот какая молодость была.

А любовь — любовь зимою адской,

той зимой, в осаде на Неве,

где невесты наши ленинградские

были непохожи на невест…

Лица их — темней свинцовой пыли…

Руки — тоньше, суше, чем тростник…

Как мы их жалели, как любили,

как, тоскуя, пели мы о них!

Это их сердца неугасимые

нам светили в холоде, во мгле.

Не было невест еще любимее,

не было красивей на земле.

Музыка. Исчезла группа солдат. На сцене у стены лишь скорбная группа женщин. Они по-прежнему неподвижны. И только маленькая, сухонькая  с т а р у ш к а  движется, пытаясь кого-то разглядеть во тьме.

С т а р у ш к а. Граждане… Да что же это?.. Где же нынче вход-то?

Молчание.

Ведь раньше здесь вход был… Я знаю… А теперь все завалено…

Ей никто не отвечает.

Господи боже мой… Мы же условились… Он же уйдет… (Исчезает.)

Г о л о с  п о  р а д и о. Повторяю. Граждане, район подвергается артиллерийскому обстрелу. Движение пешеходов и транспорта прекратить. Населению укрыться.

Группа женщин неподвижна. З а т е м н е н и е. Звук метронома.

II

Луч прожектора нашел кладбище. Небольшой догорающий костер, вокруг которого сидят трое — ч е л о в е к  в  т е л о г р е й к е  и  л и н я л о й  м е х о в о й  ш а п к е  и  д в о е  с о л д а т . Подходит четвертый — ш о ф е р.

Ш о ф е р. Эй, гаврики, чего огонь развели? А патруль нагрянет?

П е р в ы й  с о л д а т. Они сюда не ходят.

Ш о ф е р. Ну так немец на кумпол плюнет.

Ч е л о в е к  в  ш а п к е. На хрена мы ему?.. У тебя нет ли курнуть? Мы тут по крохе собираем-собираем…

Ш о ф е р (достал кисет). На, одну пожертвую. (Положил щепотку махорки в протянутую Первым солдатом ладонь.) Сегодня на Петроградской чистили… Полон кузов — одни ремесленники… (Пауза.) А Костя не приезжал?

Ч е л о в е к  в  ш а п к е. Еще не было… А и приедет — все равно класть уже некуда…

Ш о ф е р. Завтра я со светом вообще стану. Как так можно… Машине смазка полагается. А где она, смазка?

Ч е л о в е к  в  ш а п к е. Ну вот. Твою разгрузим, а Костиных не знаю куда и складывать.

Пауза.

Ш о ф е р. Э-э, а все люди… Сколько людей… Везет же мне в этой жизни. Ребята по Ладоге хлеб возят, а я тут… Я их до войны боялся. Если какие похороны по городу, за квартал стороной обходил, а сейчас по полному кузову вожу…

В т о р о й  с о л д а т. Ладно… Ты вот там не слыхал ли чего?

Ш о ф е р. Слыхал, что и вы: Федюнинский, кажись, наступает.

П е р в ы й  с о л д а т. Может, к весне раздыхаемся?

Ш о ф е р. Народ вон говорит, как блокаду прорвут, всех на особый паек посадят… санаторный… чтобы калорийность пищи была и витамины.

Ч е л о в е к  в  ш а п к е. Пей хвою, и весь тебе витамин.

Ш о ф е р. А все же для поправки здоровья должна быть особая жратва. Вот до войны в Елисеевском колбаса такая была…

Ч е л о в е к  в  ш а п к е. Ну, завел… Докуривай да пошли, разгружать надо.

Они тяжело поднимаются.

Г о л о с  п о  р а д и о. Артиллерийский обстрел района продолжается…

З а т е м н е н и е. Метроном.

III

И снова луч прожектора осветил  г р у п п у  ж е н щ и н. Но это уже не безмолвная толпа. Слышится нестройный гул, в котором можно различить то всхлип, то слабый выкрик. Женщин неровным кольцом окружают  л ю д и  в  с о л д а т с к и х  ш и н е л я х. Женщины едят. Одни грызут сухари, другие слизывают с ладоней крошки, третьи скребут о дно котелков ложками.

Г о л о с а. Нет, нет, Павлик, достаточно…

— Что вы, мама, кушайте… И мне хватит… Нам ведь много дают…

— Ты вот, Нюра, махорку возьми… Мне ни к чему, а ты, может, на хлеб сменяешь…

— Отправят-то вас скоро?

— Кто его знает?..

— Нас-то не отпускают… А вы, мама, коли сможете, и завтра приходите… и послезавтра… каждый день…

— Николаю Ивановичу привет передай.

— Какому?

— Учителю.

— Помер он… Вчера…

А рядом с толпой стоит молодая женщина, с виду совсем ребенок. Рядом с ней пожилой солдат. В одной руке у него вещевой мешок, а вторую он протянул, подставив ладонь, чтобы женщина, которая стоит рядом и грызет сухарь, не обронила крошек. Это  К о ш к и н  и его дочь  О л я. Она поднимает голову,