Посмертные записки Пиквикского клуба - Чарльз Диккенс

Общий вид камеры тотчас же заставил его опомниться, но едва его взгляд упал на фигуру человека, мрачно сидевшего перед запыленным камином, как он уронил шляпу на пол и в изумлении остановился, неподвижный и безмолвный.

Да, в лохмотьях и без куртки, в простой и изодранной желтой коленкоровой рубашке сидел мистер Альфред Джингль; волосы спускались ему на лоб, лицо изменилось от страданий и исказилось от голода; голову он подпирал рукой, его взгляд был устремлен на камни, и весь его вид говорил о нищете и унынии.

Подле него, устало прислонившись к стене, стоял коренастый помещик, похлопывая старым охотничьим хлыстом по сапогу с отворотом, украшавшему его правую ногу; левая (он одевался в несколько приемов) была засунута в старую туфлю. Лошади, собаки и вино – вот что привело его сюда. На одиноком сапоге торчала заржавленная шпора, которою он изредка рассекал воздух, ловко щелкая при этом хлыстом по сапогу и бормоча слова, какими наездник понукает свою лошадь. В этот момент он воображал, будто участвует в скачках с препятствиями. Бедняга! На самой быстрой лошади из своей прекрасной конюшни он никогда не скакал с такой стремительностью, с какой промчался по дороге, обрывающейся во Флите.

У противоположной стены на маленьком деревянном ящике сидел какой-то старик. Взгляд его был прикован к полу, а на лице застыло выражение глубокого и безнадежного отчаяния. Маленькая девочка – его внучка – суетилась около него, стараясь с помощью сотни детских уловок привлечь его внимание, но старик не видел и не слышал ее. Голос, когда-то звучавший для него, как музыка, и глаза, заменявшие ему свет, не пробуждали его сознания. Руки и ноги у него тряслись от недуга, и паралич сковал его душу.

В камере находились еще два-три человека, которые собрались в кружок и громко разговаривали. Была здесь также женщина, худая и изможденная, – жена заключенного. Она очень заботливо поливала жалкое, засохшее, увядшее растение, которое – это было сразу видно – никогда не даст зеленых побегов; это занятие было, пожалуй, символом тех обязанностей, какие женщина выполняла здесь.

Таковы были люди, представившиеся взорам мистера Пиквика, когда он с изумлением осматривался вокруг. Шаги человека, поспешно вошедшего в комнату, заставили его очнуться. Повернувшись к двери, он встретился глазами с вновь прибывшим; и в нем, несмотря на его лохмотья, грязь и нищету, он узнал знакомые черты мистера Джоба Троттера.

– Мистер Пиквик! – громко воскликнул Джоб.

– Как? – сказал Джингль, вскочив со стула. – Мистер... Совершенно верно – диковинное место – странная история – поделом мне – да!

Мистер Джингль засунул руки в прорехи, где когда-то были карманы его брюк, и, свесив голову на грудь, снова опустился на стул.

Мистер Пиквик был растроган: эти двое казались такими несчастными. Зоркий взгляд, невольно брошенный Джинглем на кусочек сырой баранины, который принес Джоб, объяснил их бедственное положение красноречивее, чем могли бы это сделать двухчасовые разговоры. Мистер Пиквик кротко посмотрел на Джингля и сказал:

– Мне бы хотелось поговорить с вами наедине. Не выйдите ли вы на минутку?

– Разумеется! – отвечал Джингль, поспешно вставая. – Далеко не могу пойти – здесь не переутомишься от ходьбы – вокруг парка колючая изгородь – место красивое – романтическое, но не обширное – открыто для публики – семья всегда в городе – экономка весьма заботлива – весьма!

– Вы забыли надеть куртку, – сказал мистер Пиквик, когда они вышли на площадку лестницы и закрыли за собою дверь.

– Как? – отозвался Джингль. – В закладе – у дорогого родственника – дяди Тома – ничего не поделаешь – должен питаться – потребность организма – и все такое прочее...

– Что вы хотите этим сказать?

– Пропала, мой дорогой сэр, – последняя куртка – ничего не мог поделать. Питался парой башмаков – целых две недели. Шелковый зонт – ручка из слоновой кости – неделя – факт – честное слово – Джоб свидетель.

– Питались в течение трех недель парой башмаков и шелковым зонтом с ручкой из слоновой кости! – воскликнул мистер Пиквик, который слышал о том, что бывают такие случаи при кораблекрушениях, или читал о них в «Miscellanea» Констебля[135].

– Вот-вот, – кивнув, сказал Джингль. – Все заложено – квитанция здесь – ничтожная сумма – сущие пустяки – все мерзавцы.

– О! – сказал мистер Пиквик, успокоенный таким объяснением. – Я вас понимаю: вы заложили свой гардероб.

– Все – свое и Джоба – до последней рубашки – неважно – экономия на стирке – скоро ничего не останется – лечь в постель – голодать – умереть – дознание – арестант – обычная вещь – замять дело – джентльмены присяжные – тюремные поставщики – все улажено – естественная смерть – заключение коронера[136]– похороны за счет работного дома – поделом ему – все кончено – давайте занавес.

Джингль подвел этот странный итог своих видов на будущее со свойственной ему стремительностью и всевозможными гримасами, имитирующими улыбку. Мистер Пиквик сразу понял, что его беспечность была напускной, и, ласково посмотрев ему в лицо, заметил у него на глазах слезы.

– Добрый человек! – сказал Джингль, пожимая ему руку и отворачиваясь. Неблагодарный пес – ребячество плакать – ничего не могу поделать – скверная лихорадка – слаб – болен – голоден. Все заслужил – но страдал много – да.

Не в силах дальше притворяться и, быть может, ослабев от этой попытки, удрученный бродячий актер сел на ступеньку лестницы и, закрыв лицо руками, разрыдался, как ребенок.

– Перестаньте! Перестаньте! – сказал мистер Пиквик, явно растроганный.

– Мы подумаем, что можно сделать, когда я во всем разберусь. Джоб! Где он?

– Здесь, сэр, – отвечал Джоб, появляясь на лестнице.

Описывая выше его наружность, мы, между прочим, упомянули, что даже в лучшие времена у него были глубоко запавшие глаза. Теперь – во дни нужды и горя – у него был такой вид, как будто они провалились бог весть куда.

– Здесь, сэр! – крикнул Джоб.

– Пожалуйте сюда, сэр, – сказал мистер Пиквик, стараясь принять суровый вид, в то время как четыре крупные слезы скатились на его жилет. – Получите, сэр.