Счастливо, Ивушкин! Избранное: Стихи, повести, сказки, пьесы - Ирина Петровна Токмакова

— Ая, мы идём не туда! — сказала Полина.

— Ты знаешь, Полина, мы, должно быть, как вышли из дому, так и пошли в другую сторону. Давай вернёмся. Мы направо пошли. А нам, наверно, надо было налево.

Они окликнули Фокки, который что-то обнюхивал возле разбитого фонаря, и пошли обратно. Но когда Полине уже казалось, что они пришли назад к Козьему Болоту и свернули за нужный угол, на трёхэтажном, давно не штукатуренном и не белённом доме стояло: «Ул. Красная». Эта Красная улица пошла опять в гору, в гору, в гору. Им навстречу попалось несколько прохожих. Они спешили куда-то, и Полина побоялась обратиться к ним с вопросом. Ая старалась спрятаться за Полину. Потому что обычному прохожему очень трудно объяснить, почему ты — звезда и вдруг разгуливаешь по городу, да ещё разговариваешь блестящими словами.

Ая и Полина, посовещавшись, решили вернуться и опять всё начать сначала. И тут же заблудились. Все улицы почему-то уводили их круто вверх. И неизвестно по каким причинам, город в этот день был какой-то малолюдный.

Полина всё-таки два раза решилась подойти и спросить дорогу. В первый раз она спросила старушку, которая шла с кошёлкой, тазом и берёзовым веником в руках.

— Бабуля, как нам к реке пройти? — спросила она.

— К реке-то? — охотно отозвалась бабушка. — А вы бы лучше, девоньки, в баньку собрались. Нынче топят. Вода горячая. И попариться можно. Благодать!

Но, поняв, что не соблазнила девочек баней, спросила:

— А к какой же это вам реке занадобилось? У нас их тут, чай, три. Тура, Хрипанка и Свинуха.

Кажется, бабушка Тая называла реку Турой.

— К Туре, к Туре, — поспешила отозваться Полина.

Вместо ответа старушка вдруг заинтересовалась Полиной:

— Ты что, нездешняя будешь? Чистенькая да гладенькая. Ишь, пальтушка-то на тебе какая, новёхонькая. И где ж это тебе маманька такую пальтушку справила?

— До свиданья, бабушка, — торопливо сказала Полина. — Мы сами найдём.

И Полина, Ая и Фокки быстро пошли дальше, потому что всё-таки, несмотря на Полинины косички, было видно, что она другая. Не здешняя. То, что она не теперешняя, никому решительно не приходило в голову. Второй раз Полина решилась спросить у пробегавшего мимо мальчишки, который нёсся, по-видимому куда-то опаздывая.

— Тура? — переспросил он. — А вон там, не знаешь, что ли? — И, куда-то неопределённо махнув рукой, тут же скрылся из виду.

Полина устала. Фокки тоже еле шевелил лапками. Неожиданно они вышли на сквер. Отыскали не очень мокрую лавочку. Сели. Вокруг росли высоченные липы. Ветки были голые, мокрые, с них капало. Дул весенний, прохладный ветерок.

На Полину вдруг навалилась какая-то тяжесть и тоска.

Ей показалось, что им никогда отсюда не выбраться, что все их старания — напрасны, что розы завянут до того, как они доберутся до дому, что птица Чур непременно, не дождавшись их, улетит. Ая старалась её ободрить, по безуспешно.

— Пойдём, Полина. Ну что ты в самом деле. — Ая даже стала на неё сердиться. Они сделали такое великое дело — достали розы, а Полина всё хмурится и хмурится!

Но Полину не отпускало какое-то непреодолимое уныние.

Вдруг Ая вскрикнула:

— Посмотри, что это?!

Она наклонилась к букету роз, который крепко держала в руках Полина, и что-то осторожно сняла с одной белой розочки и показала Полине:

— Видишь?

— Ничего не вижу!

— Хмурая паутинка! Отвратительная хмурая паутинка!

— Откуда? Что это значит?

— Это значит, что Шкандыба остановил поезд в Крутогорске! Как и обещал!

— И что, Ая, что? Ну, объясни мне, пожалуйста.

— Ты помнишь, что хмурцы увязались за нами и оказались в поезде?

— Да, да, помню!

— Ты поняла, что это они открыли дверь вагона, чтобы вас с Фокки выдуло вон?

— Поняла, да. Помню, да. Нас точно в простыню завернули.

— Это я попросила пролетавшее мимо низкое облако.

— А почему ты не полетела с нами в облаке?

— Мне надо было вернуться на небо и отыскать там птицу Чур. А эти негодники остались в поезде. И Шкандыба выполнил своё обещание и остановил поезд там, где нужно. Вот они и оказались в Крутогорске. И теперь они охотятся за нами и вовсю стараются, чтобы розы завяли.

— А где они сейчас? — спросила Полина шёпотом.

Ая что-то крикнула, осветила сквер, пристально присмотрелась к деревьям.

— Нет. Сейчас их здесь нет. Но они от нас всё равно не отстанут. Пошли, Полиночка, пошли отсюда. Это они нагнали на тебя такой мрак. Уйдём скорее. Пусть вернутся и не застанут нас здесь. Мы хоть выиграем время.

Ая потащила Полину за собой наугад. Фокки засеменил следом.

Сквер вскоре кончился, и вдруг… вдруг Полина увидела на угловом доме слова «Пальмовая улица».

— Ая! — воскликнула она. — Ая! Это бабушкина улица. Бабушкина и дедушкина.

Полина так обрадовалась знакомой по бабушкиным рассказам улице. Она стала приглядываться, приглядываться, и вдруг… вдруг старые тополя и клёны, по-мартовски голые и мокрые, стали превращаться… превращаться в пальмы! И вот уже Пальмовая улица превратилась в пальмовую рощу. Вместо клёнов росли пальмы, пальмы, пальмы. И они увидели, как на одной из них прыгает, крутится и кувыркается… синяя обезьянка! Покувыркавшись немного, она села, примолкла, нахохлилась. То ли задумалась, то ли загрустила. Полина и Ая смотрели на неё во все глаза. Немного погрустив, обезьянка вдруг встрепенулась, перекувыркнулась и запела:

Ты что грустишь, Анела?

Твоё ли это дело?

Ну, где же ты видала

Печальных обезьян?

Качаться с миной постной,

Ах, неприлично просто,

Печаль для обезьяны —

Существенный изъян!

Пускай грустят питоны

И бегемот трёхтонный,

Пусть плачут крокодилы

И бык мохнатый — як,

Пусть хнычут дикобразы

И какаду — все сразу,

Тебе же, обезьяне,

Грустить нельзя никак!

Послушай-ка, Анела,

Ты что, с утра не ела?

Сорви скорее с ветки

И спелый съешь банан.

Ты синяя, Анела,

А это — очень смело!

Ну, где